— Нет. Не стоит, — медленно, как в трансе, покачала головой. — Все хорошо. Мне просто надо еще немного подышать. Все-таки призраки — это одно, а трупы — совсем другое.
Волков до конца мне все равно не поверил, оставался таким же напряженным и собранным. Но хоть зрачки перестали напоминать змеиные.
Мы не разговаривали в дороге, Змеев не пытался нести чушь о сочувствии и сожалении, за что ему отдельное спасибо, а я не пыталась гнать от себя образы и картинки. Это бессмысленно, это опасно. Лучше пусть они затопят мое сознание сейчас, чем прорвутся потом. Надо дать себе время на «пережить».
Я настолько погрузилась в себя, что не заметила, как мы доехали до отделения. Опомнилась только тогда, когда Ярослав отстегивал мой ремень, стоя пригнувшись у моей открытой двери.
— Мара?
— Просто задумалась, — пожала плечами, принимая протянутую руку.
В отделении сегодня было на удивление тихо. Никто не хлопал дверями, не сновал по коридорам, болтливый Лешка, очевидно, отсыпался дома, на его месте сидел серьезный Виталик. Я предполагала, что Волков отведет меня в допросную, но, вопреки ожиданиям, мы пришли в кабинет ребят. Внутри оказался только заспанный и помятый Славка. По темным полоскам внутри его чашки можно было с легкостью определить количество кофе, выпитого парнем сегодня.
— Ты как? — участливо спросил знакомый.
— Хуже чем хорошо, но лучше чем плохо, — попыталась улыбнуться, но губы словно свело.
— Понимаю, — потер лоб мент, поднимаясь и топая к чайнику. Мой спутник прошел к одному из столов, открыл ключом верхний ящик. — Кофе или чай?
А мне вдруг отчаянно захотелось чего-нибудь покрепче.
— Чай, — попросила, садясь в кресло напротив стола Гада, наблюдая за тем, как он достает и настраивает камеру.
Я слишком часто здесь была, и на вопросы тоже отвечала слишком часто, чтобы сейчас чувствовать себя неуютно, но почему-то чувствовала. Славка поставил передо мной дымящуюся кружку, сел рядом с Волковым, несколько минут прошли в тишине. Мужчины ждали, пока я соберусь с мыслями, мент достал бумагу и ручку.
— Ладно, давайте, — отставив полупустую щербатую чашку, указала я на камеру.
Ярослав нажал на кнопку.
— Представьтесь, пожалуйста, — попросил Змеев.
— Шелестова Мара Алексеевна, 1985 года рождения.
— Где вы проживаете?
Я назвала адрес квартиры, зачем-то станцию метро.
— Кем приходились Ольге Вениаминовне Караваевой, 1979 года рождения?
— Знакомой.
— Как давно были знакомы?
— Около трех лет, — ответила, ловя себя на мысли о том, что эти вопросы и размеренный голос Змеева помогли сосредоточиться, сконцентрироваться.
Вопросы продолжали сыпаться, а я продолжала механически на них отвечать. Как давно виделись в последний раз? О чем разговаривали? Не упоминала ли потерпевшая… — «потерпевшая», еще одно безликое, казенное слово, стирающее личность и человека — …о чем-то странном? Может, ей кто-то угрожал? Может, у девушки были какие-то неприятности? Что насчет бизнеса? Родственников? Друзей? Был ли у нее любовник? Занималась ли она чем-то незаконным?
Я отвечала… Как могла и на что могла.
Я практически ничего не знала о ее подругах, любовниках, интересах. Мы не были настолько близки. Мы вообще не были близки. Ольга звонила и писала мне только из чувства долга, не более того, и я прекрасно отдавала себе в этом отчет. Более того, была рада такому положению дел. Мне совершенно не надо, чтобы близкие моих постояльцев привязывались ко мне. Мне надо, чтобы они жили дальше. Да и я Ольгу особо не посвящала в свои дела. Так… пустая женская болтовня раз в полгода, но только со своеобразным уклоном. Я живо вспомнила, как во время последнего нашего разговора Оля говорила о том, что высадила на могиле мужа цветы, о том, что покрасила оградку, о том, что по-прежнему приходит к нему по воскресеньям и разговаривает, хоть и понимает, что это очень глупо. Говорила, что не общается с родственниками, что дела в ресторане идут хорошо, что содрала в спальне обои и выкрасила стены в лавандовый и зеленый. Она улыбалась и строила планы. Хотела в следующем месяце съездить в Израиль.
— Почему в Израиль? — нахмурился Ярослав.
— Святая земля, — ответила, понимая, что Гад хмурится не просто так. — Свечку за мужа поставить, помолиться.
— Она набожной была?
— Не думаю, что могу ответить на этот вопрос. Но крестик носила, пост держала, насколько серьезно относилась к этому — не знаю. Игорь не очень религиозным был, — ну, до того, как попал в отель. — Вообще достаточно скептически относился к подобным вещам. Не понимал, как в двадцать первом веке люди могут верить в богов и быть действительно религиозными. Он считал, что все зависит только от человека, только человек силой собственной воли может преодолеть любые испытания, любил рассуждать о психосоматике и самовнушении.
— Ольга была такой же? — задал очередной вопрос Волков.
— Не знаю. Мы не говорили об этом, но я не чувствовала в ней особой веры, — посмотрела Гаду в глаза, желая выяснить, понял он меня или нет.
Ярослав коротко кивнул.
— Что вы имеете в виду? — не оставил мой ответ без внимания Слава.