Татьяна Михайловна бросила бесполезный мобильник на тумбочку и взяла обычный стационарный телефон. Но и тут Быстрову ждало разочарование: гудка в трубке она не услышала. В темноте Татьяна Михайловна постучала по рычажку, надеясь вернуть аппарат к жизни. Линия молчала.
Быстрова положила трубку на рычаг, залпом допила джин и потянулась за бутылкой. Последующие двадцать минут она сидела в постели, подложив под спину подушки, и накачивалась джином. Джин сегодня был каким-то странным. Он не просто пьянил, он все менял. И снаружи, и внутри – в душе Татьяны Михайловны.
Она стала думать о подступающей старости, но, вопреки обыкновению, мысли эти не были печальными. В теле Быстровой появилась странная легкость. Ей даже стало легче дышать. Интересно, отчего бы это?
И вдруг Татьяна Михайловна явственно почувствовала, что в комнате кто-то есть. Но осознание этого абсолютно ее не напугало. Скорее даже наоборот.
Быстрова вгляделась во тьму.
– Кто это? – спросила она. – Макс, ты?
На стену падали блики от уличных фонарей, и Татьяна Михайловна увидела какую-то тень, скользнувшую от двери. На мгновение тень слилась со стеной, но тут же медленно двинулась к кровати.
– Максик! – выдохнула Быстрова и улыбнулась. – Не прошло и года. Как я рада, что ты приехал! – Она протянула руку. – Ну, иди же ко мне, гадкий мальчишка! Мне так нужно, чтобы кто-нибудь меня утешил! Ну, что ты встал? Иди сюда…
Фигура склонилась над Быстровой. Татьяна Михайловна хотела еще что-то сказать, но ледяная ладонь легла ей на губы, а холодные, крепкие пальцы сдавили шею.
Стакан с грохотом упал на пол. Татьяна Михайловна захрипела и забилась, с ужасом глядя в мертвые глаза своего мучителя.
– По… жа… не на… до…
– Эта могила будет твоей, – тихо проговорил чей-то голос.
В горле у Быстровой лопнул какой-то сосуд, и кровь широкой волной хлынула изо рта.
Глава 4
Страх
В этой части отеля Данил еще не был. Он брел по узкому коридору с ослепительно белыми стенами, и сердце его учащенно билось. Данил давно уже ничему не удивлялся. С тех самых пор, как мама умерла, а потом явилась к нему во сне, и Даня знал, что никакой это не сон, а самая что ни на есть реальность. Он никогда не рассказывал об этом отцу, поскольку не был уверен, что тот не рассердится. Он больше ничему не удивлялся, однако победить страх никак не удавалось. Страх жил не в голове – в сердце. А сердцу приказать невозможно.
Минут двадцать назад, когда он задремал в кресле, к нему пришла мама. Она выглядела очень бледной и очень расстроенной. Даня был страшно рад видеть маму, он хотел о многом ее расспросить и о многом ей рассказать, но она жестом остановила его.
– Ты знаешь, где находится корпус радоновых ванн? – спросила мама.
Даня нахмурился – зачем мама спрашивает его об этом? Неужели им больше не о чем поговорить? Но она ждала ответа, и он ответил:
– Нет, не знаю.
– Я объясню тебе, как туда пройти, – сказала мама.
– Зачем?
– Даня, твой отец…
Но он перебил ее.
– Мама, мы ведь договаривались, что не будем о нем говорить!
Даня почувствовал, как в душе его зреет обида. Почему она хочет говорить об отце? Ведь им так много нужно обсудить, а – Даня уже знал это – времени так мало!
– С отцом случилась беда, – сказала мама.
– Что? – Даня поморщился. – О чем ты?
– С ним случилась беда, – повторила мама. – Слушай меня внимательно…
– Не буду, – сказал Даня. – Не хочу! О нем – не хочу!
Даня закрыл ладонями уши, но укрыться от голоса матери не смог. Он звучал у Дани в голове, звучал ровно и спокойно. Мама говорила и говорила, и не замолчала, пока не сказала все, что хотела. И Даня ничего не смог с этим поделать.
– Ты все понял? – спросила она затем.
Даня нехотя кивнул:
– Да.
– Хорошо, – выдохнула она. Взгляд мамы снова стал грустным. – Мне пора уходить…
– Мама!
Даня хотел броситься матери на шею, обнять ее и никуда не отпускать, но с его телом что-то случилось – он не смог сдвинуться с места. Тогда он заплакал.
– Мама, не уходи, – попросил Даня, не стесняясь слез. – Пожалуйста, побудь еще.
Она улыбнулась – нежно, грустно, безнадежно.
– Не могу, Даня. Сейчас не могу.
– Но ты еще придешь?
– Да.
Мама протянула руку и погладила его по волосам.
– Совсем большой, – с горечью проговорила она. – Ты не должен плакать, милый. Сделай все, как я тебе сказала, хорошо?
Она убрала руку, повернулась и ушла. Даня проснулся.
Кресло. Картина на стене. По картине ползет муха. Пахнет табаком и водкой. Даня сжал кулаки – самый отвратительный запах на свете! Немного успокоившись, он потрогал пальцем глаза – они были сухими. Значит, он плакал только во сне. Это хорошо. Никто не должен видеть его слез, потому что он – мужчина, а мужчины не плачут.
А теперь нужно идти. Идти туда, где с отцом случилась беда. Даня прислушался к себе, надеясь найти в своей душе хотя бы отголосок сожаления или сочувствия, но ни того, ни другого не обнаружил. Что бы ни случилось с отцом, какую бы страшную смерть он ни принял – он заслужил.