Отель «Нью-Гэмпшир»

— И ты знаешь, он ведь меня по-настоящему ни разу и не видел, — сказала Сюзи.

— А он знает, что ты женщина? — поинтересовался Фрэнк.

— Господи Иисусе, Фрэнк, — сказала Фрэнни.

— Ну, мне просто любопытно, — сказал Фрэнк.

— Я могу тебе сказать, что этот Ключ явно какой-то извращенец, — сказала Фрэнни. — Ты, Сюзи, с ним никуда не ходи, — посоветовала Фрэнни медведице.

— Ты что, смеешься? — возмутилась медведица Сюзи. — Я вообще никуда не выхожу. С мужчинами.

Это заявление, казалось, почти незаметно опустилось на пол у ног Фрэнни, но Фрэнк — я уверен — беспокойно заерзал и предпочел отодвинуться.

— Сюзи — лесбиянка, Фрэнни, — сказал я, когда мы остались одни.

— Она такого не говорила, — возразила Фрэнни.

— А по-моему, лесбиянка, — настаивал я.

— Ну и что? — сказала Фрэнни. — А кто тогда Фрэнк? Большой банан? С ним-то все в порядке.

— Будь аккуратней с Сюзи, Фрэнни, — предупредил я ее.

— Ты слишком много обо мне думаешь, — все повторяла и повторяла она. — Оставь меня, ладно? — попросила меня Фрэнни.

Но это было единственное, чего я никогда не смог сделать.

***

— В любом половом акте участвуют четыре-пять различных полов, — сказал нам шестой член Симпозиума по восточно-западным отношениям.

Это была настолько исковерканная фрейдовская заумь — другого Фрейда, — что нам пришлось попросить Фрэнка перевести это еще раз, так как с первого раза мы ничего не поняли.

— Именно так он и сказал, — заверил нас Фрэнк. — В любом половом акте на самом деле участвует целая куча различных полов.

— Четыре-пять? — спросила Фрэнни.

— Когда мы спим с женщиной, — сказал шестой радикал, — мы имеем дело сами с собой, какими станем в будущем, и с собой, какими были в детстве. А также, разумеется, с тем, какой станет наша любовница потом и какой она была в детстве.

— «Разумеется»? — переспросил Фрэнк.

— Так значит, каждый раз, когда трахаешься, в этом на самом деле участвует четверо-пятеро человек? — спросила Фрэнни. — Звучит очень изнуряюще.

— Энергия, использованная на секс, — единственная энергия, которая не требует возобновления со стороны, обществом, — сказал нам довольно задумчивого вида шестой радикал. — Мы сами восстанавливаем нашу сексуальную энергию, — пояснил мужчина, взглянув на Фрэнни так, будто сказал самую глубокую мысль в мире.

— Кто бы мог подумать, — прошептал я Фрэнни, но она, такое ощущение, была очарована этими мыслями несколько более, чем полагалось бы.

Я боялся, что ей понравился этот радикал.

Его имя было Эрнст. Просто Эрнст. Нормальное имя, но без фамилии. Он не спорил. Он чеканил отдельные бессмысленные предложения, спокойно высказывал их и шел обратно к пишущей машинке. Когда радикалы во второй половине дня покидали «Гастхауз Фрейд», они надолго застревали в кафе «Моватт» (на другой стороне улицы) — сумрачном заведении с бильярдным столом, досками «дартз» и вечной угрюмой когортой любителей чая с ромом, играющих в шахматы или читающих газеты. Эрнст редко присоединялся к своим коллегам в кафе «Моватт». Он писал и писал.

Если Визгунья Анни уходила домой последней из проституток, то Эрнст покидал отель последним из радикалов. Если утром Визгунья Анни часто встречала приходящего на работу Старину Биллига, то по вечерам она не менее часто встречала Эрнста, когда тот наконец собирался уходить. Вид у него был какой-то потусторонний; когда он разговаривал со Швангер, их голоса были такими тихими, что заканчивали беседу они почти всегда шепотом.

— Что Эрнст пишет? — спросила Фрэнни у медведицы Сюзи.

— Порнографию, — ответила Сюзи. — Он тоже приглашал меня на свидание. А уж он-то меня видел.

Это заставило нас всех на мгновение притихнуть.

— Какого рода порнографию? — осторожно спросила Фрэнни.

— А что, милочка, их много разных? — спросила медведица Сюзи. — Самую худшую, — сказала Сюзи. — Извращенные акты. Насилие. Вырождение.

— Вырождение? — спросила Лилли.

— Это не для тебя, милочка, — сказала Сюзи.

— Расскажи мне, — попросил Фрэнк.

— Нет, это слишком извращенно, — ответила Сюзи. — Ты знаешь немецкий лучше меня, Фрэнк, сам и попробуй прочесть.

К несчастью, Фрэнк попробовал; Фрэнк стал переводить нам порнографию Эрнста. Позже я спросил Фрэнка, не думает ли он, что порнография Эрнста была началом настоящих неприятностей? Сумей мы как-нибудь проигнорировать ее, покатились бы все равно дела наши под гору или нет? Но новая религия Фрэнка, его анти религия, уже наложила отпечаток на все его ответы (на любые вопросы).