Читаем Отель «Нью-Гэмпшир» полностью

Мне не приходило в голову навестить проститутку, одну или всех. Ронда Рей все же была не такая, как они. С Рондой Рей был секс с дополнительным вознаграждением, а здесь, в Вене, секс был бизнесом. Я мог мастурбировать, представляя Иоланту; это было достаточно возбуждающе. А поздними летними вечерами это могла быть и Фельгебурт. Чтение «Моби Дика» было таким грандиозным экспериментом, что Фельгебурт приходилось вечерами задерживаться подолгу. Мы с Фрэнком провожали ее домой. Она снимала квартиру в обветшавшем доме за Ратхаузом[29], около университета, и не любила пересекать Кернтнерштрассе или Грабен по вечерам одна, потому что иногда ее принимали за проститутку.

Тот, кто принимал Фельгебурт за проститутку, должен был обладать изрядным воображением; ведь она была такой очевидной студенткой. Не то чтобы она не была хорошенькой, просто она не придавала значения своей внешности. На все свои физические достоинства она или не обращала внимания, или скрывала их. Ее пышные волосы даже в тех редких случаях, когда были чистыми, все равно были неухожены. Она носила голубые джинсы и свитерок, закрывающий горло, или футболку, а усталость вокруг ее рта и глаз говорила о том, что она много читает, много пишет и много думает, думает о чем-то большем, чем собственное тело, его заботы и радости. Она, казалось, была того же возраста, что и Сюзи, но слишком серьезна, чтобы быть медведем. Ее презрение к ночной жизни отеля «Нью-Гэмпшир» определенно граничило с тем, что Эрнст назвал бы «отвращением». Когда был дождь, мы с Фрэнком провожали ее только до трамвайной остановки на Рингштрассе напротив Оперы, но, когда погода была хорошая, мы шли через площадь Героев и поднимались по кольцу до университета. Тогда мы были просто тремя ребятами, находящимися под свежим впечатлением от прочитанного про китов, идущими под большими зданиями города, который был для всех нас слишком стар. В такие вечера в большинстве случаев казалось, что Фрэнка с нами и нет.

— Лилли всего лишь одиннадцать, — говорила Фельгебурт. — Удивительно, что она так любит литературу. Это-то и может ее спасти. Отель для нее — совсем не подходящее место.

— Wo ist die Gemütlichkeit? — пропел Фрэнк.

— Вы очень хорошо относитесь к Лилли, — сказал я мисс Выкидыш. — А свою семью завести не думали?

— Четыреста шестьдесят четыре! — пропел Фрэнк.

— Я не хочу заводить детей, пока не произойдет революция, — без тени юмора ответила она.

— Как ты думаешь, я нравлюсь Фельгебурт? — спросил я Фрэнка однажды вечером, когда мы возвращались домой.

— Подожди, пока начнутся занятия в школе, — предложил Фрэнк. — Тогда найдешь хорошенькую девочку своего возраста.

Таким образом, хоть я и жил в венском борделе, моя половая жизнь мало чем отличалась от половой жизни большинства американцев, которым в 1957 году было пятнадцать лет; я дрочил, представляя себе самых опасно-грубых проституток, и провожал молодую «старшую» девушку до дому, ожидая того дня, когда смог бы поцеловать ее или хотя бы взять за руку.

Я ожидал, что «робкие души», постояльцы, которые (по предсказанию Швангер) потянутся к отелю «Нью-Гэмпшир», будут вроде меня. Но это оказалось не так. Время от времени они приезжали на автобусах: странные группы, приехавшие с организованным туром, а некоторые туры были такими же странными, как и сами группы. Библиотекари из Девона, Кента и Корнуолла; орнитологи из Огайо — эти наблюдали аистов в Русте. Они все были настолько пунктуальны в своих привычках, что дружно ложились спать до того, как начинали работать проститутки; они спали всю ночь, не обращая внимания на ночную суматоху, а утром часто были уже готовы к выезду, прежде чем Визгунья Анни провизжит свой последний оргазм, прежде чем явится радикал Старина Биллиг с отблеском нового мира в его близоруком мысленном взоре. Группы отличались рассеянностью, и Фрэнк зарабатывал дополнительные деньги, устраивая некоторым из них «пешие экскурсии». Группы не доставляли хлопот, даже Японское мужское хоровое общество, которое хором обнаружило проституток и использовало их тоже хором. Ну и шумное, странное было это время: постоянное траханье и постоянное пение! Японцы привезли с собой множество фотоаппаратов и фотографировали всех подряд, и всю нашу семью тоже. Фрэнк до сих пор досадует, что всеми нашими венскими фотографиями мы обязаны лишь Японскому мужскому хоровому обществу. На одной фотографии Фельгебурт с Лилли и, конечно же, с книгой. Есть трогательная фотография двух Старин Биллигов; они выглядят, как сказала бы Лилли, «милой» пожилой парой. Есть Фрэнни, опирающаяся на сильное плечо медведицы Сюзи, Фрэнни выглядит несколько исхудавшей, но нахальной и сильной, «подозрительно самоуверенной» — вот как охарактеризует ее Фрэнк в этот период. Есть любопытная фотография отца и Фрейда. Глядя на нее, складывается впечатление, что они собрались играть одной бейсбольной битой и спорят, кто будет бить следующим, и прервали свой спор только на мгновение, чтобы сфотографироваться.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века