Читаем Отель «Нью-Гэмпшир» полностью

Недовольными оказались американцы. Это была женщина, которая путешествовала с мужем и дочкой примерно того же возраста, что и Лилли. Они приехали из штата Нью-Гэмпшир, но не из района Дейри. Когда они вошли, за регистрационной стойкой сидел Фрэнк: дело происходило во второй половине дня, школьные занятия к тому времени уже закончились. По словам Фрэнка, она тут же начала разоряться о «старой доброй порядочности, простой, но искренней», которую, судя по всему, связывала с Нью-Гэмпширом.

— Опять все то же «простое, но добротное» говно, — вспомнит Фрэнни миссис Урик.

— Нас обирали по всей Европе, — пожаловался Фрэнку муж женщины из Нью-Гэмпшира.

В фойе находился Эрнст, который объяснял нам с Фрэнни какие-то сверхъестественные позы «тантрической группы». Он говорил по-немецки, поэтому было чертовски трудно уловить его мысль, но, хотя Фрэнни и я так и не сравнялись в немецком с Фрэнком (а Лилли догнала его в разговорном языке всего лишь за год!), кое-чему американская школа нас все-таки научила. Конечно, совокупляться нас там не учили. Этот курс читал нам исключительно Эрнст. От его разговоров у меня мурашки по коже бегали, но я не мог оставить Фрэнни с ним наедине и потому, едва завидев, что он остановился с ней поговорить, вынужден был непременно к ним присоединиться. Медведица Сюзи тоже любила остановиться и послушать, дотрагиваясь при этом до моей сестры лапой — большой красивой лапой, которую видел и Эрнст. Но в тот момент, когда у стойки регистрировалась американская пара из Нью-Гэмпшира, медведица Сюзи была в туалете.

— И шерсть в ванной, — говорила женщина Фрэнку. — Вы даже не представляете, в какую грязь мы иногда попадали.

— Мы выбросили все путеводители, — сказал Фрэнку ее муж. — Им просто нельзя доверять.

— Теперь мы доверяем только нашим инстинктам, — сказала женщина, оглядывая новое фойе отеля «Нью-Гэмпшир». — Мы ищем что-нибудь в американском духе.

— Скорей бы уж домой, — пискнула дочка.

— Могу предложить две прекрасные комнаты на третьем этаже, — сказал Фрэнк. — Смежные, — добавил он. Но он забеспокоился, не слишком ли близко это будет к проституткам, всего лишь этажом выше. — Хотя, — сказал Фрэнк, — с четвертого этажа вид гораздо лучше.

— Да наплевать на вид, — сказала женщина. — Мы возьмем смежные комнаты на третьем. И чтоб никакой шерсти, — угрожающе добавила она как раз в тот момент, когда в фойе ввалилась Сюзи и, увидев среди новых постояльцев маленькую девочку, демонстративно мотнула головой и утробно, по-медвежьи, заворчала.

— Смотрите, медведь! — сказала маленькая девочка, хватая отца за ногу.

Фрэнк ударил по звонку, и тот издал резкое «дзинь».

— Носильщик! — заорал Фрэнк.

Мне пришлось оторваться от описываемых Эрнстом тантрических позиций.

— В группу «вьянта» входят две главные позы, — монотонно объяснял он. — Женщина склоняется вперед, касаясь руками пола, а мужчина овладевает ею сзади, стоя. Это «дхенука-вьянта-асана», или поза коровы, — сказал Эрнст, уставившись своим влажным взглядом на Фрэнни.

— Поза коровы? — переспросила Фрэнни.

— Эрл! — неодобрительно сказала Сюзи и положила голову на колени Фрэнни, изображая медведя для новых гостей.

Я взял багаж и начал подниматься на третий этаж. Маленькая девочка глаз не могла отвести от медведя.

— У меня есть сестренка, твоя ровесница, — сказал я ей.

Лилли вышла на прогулку с Фрейдом, и Фрейд, несомненно, рассказывал ей о достопримечательностях, которых не видел.

Вот как Фрейд проводил с нами экскурсии. В одной руке — бейсбольная бита, другой — опирается на кого-нибудь из нас или на Сюзи. Мы ведем его по городу, громко выкрикивая на каждом перекрестке названия улиц. Фрейд стал еще и глуховат.

— Мы на Блутгассе? — кричал Фрейд. — Мы в Кровавом переулке?

И Лилли, или Фрэнк, или Фрэнни, или я орала в ответ:

— Ja! Блутгассе!

— Поверните направо, — указывал Фрейд своей битой. — Дети, когда мы выйдем на Номгассе, — говорил он, — ищите номер пять. Это будет вход в Дом Фигаро, где Моцарт написал «Свадьбу Фигаро». В каком году?

— В тысяча семьсот восемьдесят пятом! — кричал в ответ Фрэнк.

— Но что гораздо важнее Моцарта, — говорил Фрейд, — так это первая кофейня в Вене. Мы все еще на Блутгассе, дети?

— Ja. В Кровавом переулке, — отвечали мы.

— Посмотрите, где номер шесть! — кричит Фрейд. — Первая кофейня в Вене! Даже Швангер не знает этого. Она любит свои Schlagobers, но ей нравятся все эти люди от политики, — говорит Фрейд. — У нее нет чувства истории.

Это правда, об истории мы от Швангер ничего не узнали. Мы научились у нее любить кофе, запивая каждую чашку маленьким стаканчиком воды, научились любить мягкую грязь типографской краски на наших листающих газету пальцах. Мы с Фрэнни каждый раз дрались за единственный экземпляр «Геральд трибюн». В течение тех семи лет, которые мы провели в Вене, там всегда были новости о Младшем Джонсе.

— «Университет Пенсильвании — ВМФ, тридцать пять — шесть!» — читала Фрэнни, и мы все бурно радовались.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века