Отель «Нью-Гэмпшир»

— Это не фальшивый, — прошептала она, но прежде, чем я успел отреагировать на это как на комплимент, добавила: — У меня никогда не бывает фальшивых. Они все настоящие, — сказала Визгунья Анни. — Почему я, черт побери, такая надломленная, как ты думаешь? — спросила она меня.

И почему, конечно, подумал я, она так против, чтобы ее черная дочка подключилась к этому «бизнесу».

— Извини, — прошептал я.

— Надеюсь, они взорвут Оперу, — сказала Визгунья Анни. — Надеюсь, они прихватят и отель «Захер» тоже, — добавила она, — надеюсь, они сметут всю Кернтнерштрассе и Рингштрассе и всех на ней. Всех мужчин, — прошептала Визгунья Анни.

* * *

Фрэнни ждала меня на лестничной площадке второго этажа. Она выглядела не лучше, чем я. Я сел рядом с ней, и мы спросили друг друга, «все ли с нами в порядке». Ни она, ни я вразумительного ответа не услышали. Я спросил Фрэнни, что она выяснила у Эрнста, и ее передернуло. Я обнял ее одной рукой, и мы вместе прислонились к перилам. Я повторил свой вопрос.

— Думаю, я выяснила все, — прошептала она. — Что ты хочешь узнать?

— Все, — сказал я, и Фрэнни, закрыв глаза, положила голову мне на плечо, уткнулась лицом в мою шею.

— Ты все еще меня любишь? — спросила она.

— Да, конечно, — прошептал я.

— И ты хочешь знать все? — спросила она. У меня перехватило дыхание, а она сказала: — Поза коровы. Хочешь узнать об этом? — (Я просто держал ее, не в силах что-либо ответить.) — И о позе слона? — спросила она. Я чувствовал, как ее трясет; она изо всех сил старалась не заплакать. — Я могу сказать тебе кое-что о позе слона, — сказала Фрэнни. — Главное в ней то, что тебе делают больно, — сказала она и заплакала.

— Он сделал тебе больно? — спросил я.

— В позе слона — да, — ответила она, какое-то время мы сидели молча, пока она не перестала дрожать. — Хочешь, чтобы я продолжала? — спросила она меня.

— Только не об этом, — сказал я.

— Ты все еще меня любишь? — спросила Фрэнни.

— Да, я ничего не могу с этим поделать, — ответил я.

— Бедный, — сказала Фрэнни.

— И ты тоже бедная, — отозвался я.

Есть одна ужасная вещь в отношениях любовников, я имею в виду настоящих любовников: людей, которые влюблены друг в друга. Даже имея повод быть несчастными и утешать друг друга, все равно они рассматривают любой физический контакт в первую очередь с сексуальной стороны; даже когда им полагалось бы скорбеть, они могут возбудиться. Фрэнни и я не могли ограничиться тем, чтобы просто держать друг друга, сидя на лестнице; невозможно было только слегка касаться друг друга и не захотеть притронуться сразу ко всему.

Полагаю, мы должны быть благодарны Иоланте, которая нас прервала. Иоланта направлялась на улицу в поисках новой жертвы для своего мошенничества. Она увидела нас с Фрэнни, сидящих на лестнице, и нацелила свою коленку так, что заехала мне в позвоночник.

— Ой, извини, — сказала она мне. И, обращаясь к Фрэнни, добавила: — Не связывайся с ним. Он не может кончить.

Мы с Фрэнни, не говоря ни слова, последовали за Иолантой по лестнице, только Иоланта миновала фойе и вышла на Крюгерштрассе, тогда как мы с Фрэнни пошли взглянуть на медведицу Сюзи. Та спала на диванчике, по-прежнему усыпанном пеплом; на ее лице было почти безмятежное выражение, Сюзи была вовсе не такой безобразной, как сама считала. Фрэнни сказала, что шуточка Сюзи о том, что она «не такая уж страшная, если надеть на голову мешок», совсем не смешна; двое мужчин, которые изнасиловали ее, действительно надели ей мешок на голову. «Так нам не надо будет на тебя смотреть», — сказали они ей. Такая жестокость из кого хочешь сделает медведя.

— Странная, по-моему, штука изнасилование, — признавался я потом медведице Сюзи. — Это же самое жестокое, что может быть, после чего еще можно выжить; мы не можем, например, остаться живыми, если нас убьют. Самое жестокое — так как я не могу представить, чтобы сам смог сделать такое с кем-нибудь, даже не могу себе представить, чтобы у меня появилось такое желание. Это чувство для меня слишком чужеродно; думаю, поэтому оно и кажется мне таким жестоким.

— Я-то легко могу себе такое представить, — сказала мне Сюзи. — Я могу представить, как сделала бы это с теми засранцами, которые сделали это со мной, — сказала она. — Но только для того, чтобы отомстить. Да и вообще, с мужиком ни черта бы не вышло, — сказала Сюзи. — Мужику это вообще, может, понравилось бы. Есть мужчины, которые думают, что нам нравится, когда нас насилуют, — сказала Сюзи. — Они могут так думать только потому, — сказала она, — что сами уверены: им бы это понравилось.

Но в пепельно-сером фойе второго отеля «Нью-Гэмпшир» Фрэнни и я просто хотели привести Сюзи в божеский вид и отправить ее к себе спать.

Мы поставили ее на ноги и нашли медвежью голову, стряхнули старые сигаретные окурки (на которых она лежала) с ее потертой спины.

— Давай, давай вылезай из своего старого костюма, — ворковала ей Фрэнни.