Читаем Отель «Нью-Гэмпшир» полностью

С лестницы доносились вопли Фрэнка: «Эгг! Эгг!» У Фрэнка тоже «все проходит» не так хорошо, подумал я. Но в каком-то смысле Фрэнк никогда и не был ребенком.

— Прекрати этот шум, — закричал Макс с четвертого этажа.

— Идите и помогите нам готовиться к встрече, оба! — крикнул им отец.

— Дети! — взвыл Макс.

— Что он знает о детях? — проворчала миссис Урик.

Из Детройта позвонил Гарольд Своллоу: он все-таки не вернется в Дейри пораньше и не приедет к нам на праздник. Он только что вспомнил, сказал он, что Новый год всегда приводит его в уныние и в итоге он весь вечер смотрит телевизор.

— Я вполне смогу сделать это и в Детройте, — сказал он. — Нет смысла лететь на самолете до Бостона, а потом ехать на машине вместе с Младшим Джонсом и остальной толпой в сумасшедший отель, чтобы всю новогоднюю ночь смотреть телевизор.

— Мы не будем включать телевизор, — сказал я ему. — Он, как ни крути, будет мешать музыке.

— Ну и что, — сказал он, — в общем, я пропущу это мероприятие. Я лучше останусь в Детройте.

В разговорах с Гарольдом Своллоу трудно было найти логику, я никогда не знал, что ему ответить.

— Мои соболезнования насчет Боба, — сказал он, и я поблагодарил его и доложился остальным.

— Грязнуля тоже не приедет, — сообщила Фрэнни.

«Грязнуля» был бостонским парнем Фрэнниной подруги Эрнестины Так из Гринвича, штат Коннектикут. Все, кроме Фрэнни и Младшего Джонса, звали ее Малюткой Так. Очевидно, в одну ужасную ночь мать назвала ее «малюткой», и прозвище, как говорится, прилипло. Эрнестина, похоже, не возражала против этого, она стойко переносила и ту версию своего имени, которую предложил Младший Джонс, — у нее была великолепная грудь, и Младший звал ее Грудкой Так, и Фрэнни следовала его примеру. Малютка Так боготворила Фрэнни и могла снести от нее любое оскорбление; и любой человек, полагал я, сочтет за честь быть оскорбленным Младшим Джонсом. Малютка Так была хорошенькой, состоятельной, восемнадцатилетней и вовсе не плохой, просто очень легко поддавалась на розыгрыши. Она приезжала к нам встречать Новый год, потому что была, как говорила Фрэнни, компанейской девчонкой и единственной подругой Фрэнни в школе Дейри. По мнению Фрэнни, для своих восемнадцати Малютка была весьма искушенной девицей. Фрэнни объяснила мне, что план был таков: Младший Джонс и его сестра поедут на своей машине из Филадельфии; по дороге, в Гринвиче, они захватят Грудку Так, а затем, в Бостоне, ее приятеля Питера Раскина по кличке Грязнуля. Но теперь, сказала Фрэнни, Грязнуле ехать не позволили, так как на свадьбе у родственников он оскорбил тетушку. Но Грудка все равно решила приехать вместе с Младшим и его сестрой.

— Значит, будет лишняя девушка для Фрэнка, — заметил отец, как всегда от чистого сердца, и повисла мрачная пауза, наполненная шуршанием невидимых крыльев.

— Только бы для меня не было, — сказал Эгг.

— Эгг! — взревел Фрэнк, и мы все подпрыгнули.

Никто не знал, что Эгг находится среди нас, никто не заметил, когда он подошел. Он переоделся и убедительно изображал деловой вид, как будто целый день работал здесь, вместе с нами.

— Мне надо с тобой поговорить, Эгг, — сказал Фрэнк.

— Что? — ответил Эгг.

— Не кричи на Эгга! — сказала Лилли и со всегдашней тошнотворной заботливостью привлекла его к себе.

Мы заметили, что, как только Эгг перегнал в росте Лилли, она стала с ним увлеченно нянчиться. Фрэнк навис над ними, шипя на Эгга, как бочонок змей.

— Я знаю, что он у тебя, — шипел Фрэнк.

— Что? — спросил Эгг.

При отце Фрэнк не отважился произнести «Грустец», а Эгг прекрасно знал, что никто из нас не позволит, чтобы его тронули, поэтому чувствовал себя в полной безопасности. На Эгге была детская форма пехотинца; Фрэнни говорила мне, что Фрэнк, наверно, хотел бы такую же и его каждый раз бесит, когда он видит Эгга в форме, а мундиров и т. п. у Эгга было несколько. Если любовь Фрэнка к подобному маскараду казалась странной, то для Эгга она была вполне естественной, — несомненно, это-то Фрэнка и возмущало.

Затем я спросил Фрэнни, как сестра Младшего Джонса собирается возвращаться обратно в Филадельфию, когда Новый год кончится и занятия в школе Дейри возобновятся. Вид у Фрэнни стал озадаченный, а я объяснил, что вряд ли Младший собирается везти свою сестру обратно в Филадельфию, а потом возвращаться на машине обратно в Дейри на занятия; да ему и не разрешат держать здесь машину. Это противоречило школьным правилам.

— Думаю, она сама вернется на машине, — сказала Фрэнни. — Я хочу сказать, это ее машина, то есть я так думаю, что ее.

Тогда мне пришло в голову, что сестра Младшего Джонса, раз они приезжают на ее машине, должна быть достаточно взрослой, чтобы водить.

— Ей должно быть по крайней мере шестнадцать! — заметил я Фрэнни.

— Не бойся, — сказала Фрэнни. — А как ты думаешь, сколько лет Ронде? — прошептала она.

Одна только мысль о девушке, которая старше тебя, пугала — не говоря уж о том, что эта девушка еще и огромная: большая, старшая, изнасилованная девушка.

— Резонно предположить, что она к тому же и черная, — сказала мне Фрэнни. — Или это тебе в голову не приходило?

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века