Отель последней надежды

Вышло так, что Пейсахович, вызвавшийся замещать толстого швейцара, предложил это не просто так, а с умыслом. Ночь он отдежурил, то есть мирно проспал в швейцарской, а утром подступил к Надежде.

Та была сердитая, невыспавшаяся, потому что моталась в Парголово, к бабушке Кати Самгиной. Бабушка уже несколько лет была не в себе, и Надежда очень ее жалела, как бы в память о собственной бабушке, которую сильно любила и ухаживала за ней до последнего дня. Днем с Катиной бабушкой была сиделка, а ночью оставалась сама Катерина, и Надежда даже представить себе не могла, что там творится, раз Кати нет так долго!..

Как ни странно, ничего особенно ужасного не происходило. Нина Ивановна, сиделка, была женщиной не слишком любезной, но честной и исполнительной. Надежда застала и бабушку, и Нину Ивановну в полном порядке, чистоте и покое.

— Насилу хоть кто-то явился! — с ходу начала Нина Ивановна. — Раз денег заплатили, так можно и носа не показывать, что ли?! Звоню, звоню Катерине, а она даже трубку не берет!

— Она в больницу попала, Нина Ивановна! — заступилась Надежда. — В Москве. Позвонить не могла.

— Сзят, свят, свят, дай бог здоровья! Что такое с девочкой?!

— Вроде все уже нормально! Я вам денег привезла, вот тут продукты, и вы скажите, что из лекарств нужно купить, я завтра всю куплю!

— Деньги еще есть, три тысячи из тех, что были дадены перед тем, как Катерина в столицу укатила, и все расходы, вон, в тетради! Лекарства вроде тоже пока все при нас. А вот если б меня отпустили пораньше, за то была бы вам большая благодарность!

И Надежда сиделку отпустила. Бабушка была в хорошем состоянии, хоть Надежду и не признала, называла почему-то Тамарой. Но они дружно напились чаю, потом долго играли в дурака, и бабушка все время выигрывала, а потом долго укладывались спать. Ночевать было не обязательно, но Надежда решила, что лучше остаться.

Она почти не спала, все прислушивалась к старухе, ее вздохам и храпу, и еле дождалась утра и Нины Ивановны. И в «Англию» примчалась с опозданием, всклокоченная и невыспавшаяся.

Да еще Пейсахович пристал как банный лист.

Она проверяла листы регистрации, телефон у нее непрерывно звонил, думала она о Кате Самгиной и о том, что могло с ней случиться в Москве, когда в дверь просунулась хитрая физиономия Пейсаховича.

— Я сильно извиняюсь, — сказала физиономия, — но нет ли здесь самой наилучшей начальницы службы портье за последние сто пятьдесят лет?

— Вам чего? — грубо спросила Надежда.

— Да она же здесь! — воскликнул Пейсахович, словно внезапно увидев Надежду, и протиснулся в дверь еще немного. — Я сильно рад ее видеть!

— У меня завал, видите, Сема?

Почему-то Пейсаховича в отеле всегда звали Семой, и никогда по отчеству.

— Я вижу ваш завал, моя девочка, только я не понимаю, при чем тут завал, когда я вас вовсе о нем не спрашиваю.

Надежда продолжала внимательно просматривать листы регистрации.

— Кофе только растворимый.

— Ах, боже ж мой, при чем тут кофе?

Так как она не ответила, Пейсахович вдвинулся еще поглубже и проговорил интимно:

— При чем тут кофе, когда я пришел поговорить вовсе за шины!

Надежда подняла на него глаза, заложив палец в ту карточку, которую еще не успела просмотреть.

— Сема, я вас не понимаю.

— Натурально вы не понимаете, моя девочка! — воскликнул Пейсахович с жаром.

Он вошел совсем, сел на шаткий стульчик, который стоял напротив ее стола будто для приема неких посетителей, которых никогда не было, и, перегнувшись к ней через стол, шепнул доверительно:

— Шины. — И еще раз, по слогам:

— Ши-ны.

— Какие шины?!

— Зимние, — сказал Пейсахович. — Чудные зимние шины, совершенно новые!

Надежда смотрела на него, а он на нее.

— Вы что? Продаете шины? Так у меня машина немецкая, мне ваши шины не подойдут.

— Помилуй бог, — воскликнул Пейсахович. — Разве можно продавать такие прекрасные шины?! Я бы сам купил их у кого угодно, если бы они уже не были мои собственные!

Надежда поморгала, потом вынула палец из карточек — тонкие листы моментально и безнадежно сомкнулись — и взяла себя за лоб.

— Сема, — сказала она проникновенно, — вы бредите?

— Типун вам на язык, моя девочка!

— Тогда в чем дело, говорите толком!

Пейсахович еще немного приблизил к ней лицо и опять повторил:

— Шины.

Надежда вышла из себя.

— Да что такое с вашими шинами?!

— С ними все в порядке, дай бог здоровья доброму человеку, который смастерил такие прекрасные шины! Но они на складе! И я никак не могу их получить, хотя это мои родные шины, купленные за мои кровные деньги! И где справедливость, спрашиваю я вас? Куда она делась?

Надежда глубоко вздохнула и сильно выдохнула:

— Послушайте, Сема…

— Нет, это вы послушайте, моя девочка! Если бы к нам в отель приехал Моисей, Пейсахович понял бы все! Пейсахович первый бы сказал — плевать я хотел на эти шины, пусть они провалятся и сгниют на этом складе! Но Моисей к нам таки не приезжает! Так почему я должен страдать за чужого дядю, словно за Моисея?!