Отель с привидениями

Испуганный гневом Кристины, я все же продолжал убеждать ее. Она скоро прервала меня, знаком приказав уйти; в этот момент, мне показалось, выражение ее лица чуть изменилось; возможно, она была бы не против какой-то отсрочки, если бы не боялась показаться нерешительной и не опасалась, что Мональдески ускользнет от нее. Я попытался, прежде чем уйти, воспользоваться ее желанием смягчиться, которое, на мой взгляд, появилось у нее; но она гневно повторила жест, прогонявший меня, не дав мне произнести и нескольких слов, и с тяжелым сердцем я покорился неизбежности и покинул королевские покои.

Вернувшись в галерею, я застал троих придворных, с опущенными вниз шпагами окружавших маркиза, точно в тех позах, как я оставил их.

– Он помилован или приговорен? – спросили они, когда я вошел.

Можно было не говорить ничего, ответ ясно читался на моем лице. Маркиз глухо застонал, но не произнес ни слова. Я сел на табурет, поманил его рукою и попросил, терзаясь горем и ужасом, чтобы он подумал о покаянии и приготовился к уходу в мир иной. Он начал свою исповедь, преклонив колена у моих ног и опустив голову на мои колени. Через некоторое время он вдруг вскочил с криком отчаяния. Мне удалось успокоить его и вновь обратить его помыслы к Богу. Он продолжал свою исповедь, переходя с французского на итальянский, пытаясь полнее выразить владевшие им волнение и муку.

Когда исповедь подходила к концу, в галерее появился духовник королевы. Не дожидаясь отпущения грехов, несчастный маркиз кинулся к нему и, продолжая отчаянно цепляться за жизнь, умолял его просить королеву о помиловании. Они беседовали вполголоса, держа друг друга за руки. Когда разговор был окончен, священник удалился, взяв с собою капитана гвардейцев, возглавлявшего тех, кому предстояло привести в исполнение ужасный замысел королевы. После недолгого отсутствия капитан вернулся один.

– Получайте отпущение грехов, – коротко сказал он маркизу, – и готовьтесь умереть.

Произнеся эти слова, он схватил Мональдески, прижал его спиною к стене в конце галереи, как раз под изображением Saint Germain[34], и не успел я вмешаться, не успел даже повернуться, примерился шпагой в правый бок маркиза. Мональдески схватился рукою за клинок, порезав при этом три пальца. Тут острие шпаги коснулось его тела и скользнуло по нему. Гвардеец воскликнул:

– У него под одеждой доспех! – и полоснул Мональдески по лицу.

Раненый обернулся ко мне и крикнул во весь голос:

– Отец мой! Отец!

Я тут же бросился к маркизу, а ранивший его гвардеец отступил на несколько шагов и дал знак своим подручным отойти. Маркиз, упав на одно колено, попросил прощения у Господа и прошептал несколько последних слов мне на ухо. Я дал ему отпущение грехов, сказал, что он мученической смертью искупает свои грехи, и просил его простить своим палачам. Выслушав мои слова, маркиз распростерся по полу, и, когда он упал, один из палачей, тот, что до сих пор не принимал участия в казни, ударил его по голове.

Маркиз лежал ничком, затем приподнялся и знаком попросил своих палачей убить его сразу, ударом в шею. Тот, кто только что нанес ему удар, повиновался и два-три раза ударил его клинком по шее, при этом, однако, не поранив его сколько-нибудь серьезно, поскольку у маркиза под одеждой и вправду была надета кольчужная рубаха из металлических колец и пластин, весившая больше девяти фунтов. Ее высокий ворот, вшитый в воротник, надежно защищал шею от неожиданного удара шпагой.

Видя это, я подошел ближе, дабы помочь маркизу укрепиться и терпеливо сносить страдания во имя искупления грехов. Пока я говорил, главный палач приблизился и спросил, не думаю ли я, что пришла пора нанести Мональдески последний удар. Я резко оттолкнул его и сказал, что я в таких делах не советчик, а была бы моя воля отдавать приказания, они послужили бы спасению жизни маркиза, а не приближению его смерти. Выслушав мои слова, он попросил прощения и признал, что не должен был говорить со мной на эту тему.

Едва он кончил извиняться, двери галереи открылись. Несчастный маркиз, заслышав их звук, приподнялся с пола и, увидев, что вошел духовник королевы, с трудом пополз по галерее, хватаясь за гобелены, висевшие на стенах, пока не оказался у ног священника. Он прошептал несколько покаянных слов духовнику Кристины, который, испросив прежде моего разрешения, дал ему отпущение грехов и вернулся в покои королевы.

Как только двери за ним закрылись, придворный, наносивший маркизу удары в шею, ловко вонзил длинный узкий клинок ему в горло, как раз над воротом кольчуги. Мональдески упал на правый бок и не произнес больше ни слова. В течение четверти часа маркиз еще дышал, а я молился около него и поддерживал как мог. Когда кровь из последней раны перестала сочиться, жизнь оставила его. Было без четверти четыре. Смертные муки несчастного страдальца длились, начиная с произнесения королевой приговора, почти три часа.