Отель с привидениями. Деньги миледи

Заперев за леди Монтбарри дверь, Агнес надела халат и занялась разборкой вещей. Спеша переодеться к обеду, она схватила то, что подвернулось, а дорожный костюм кинула на постель. Сейчас она впервые открыла гардероб и стала развешивать платья в просторном левом отделении.

Через несколько минут ей наскучило это занятие, и она решила не трогать сундуки до завтра. Не стихавший весь день горячий южный ветер давал о себе знать и ночью. В комнате стояла духота; Агнес накинула шаль и вышла на балкон.

Ночь была темная, хмурая, взгляду не на чем было остановиться. Внизу провалом чернел канал; на беззвездном и безлунном небе смутно обозначались темные массы противоположных домов. Редко-редко слышался далекий остерегающий крик позднего гондольера, когда он в опасной темени выплывал из-за поворота. Ближе хлюпали весла невидимых гондол, привозивших постояльцев в отель. Если бы не эти звуки, в ночной Венеции была, можно сказать, могильная тишина.

Облокотившись о балконный парапет, Агнес безучастно погрузила взгляд в темную пустоту. Ее мысли обратились к несчастному, кто нарушил обет верности ей и умер в этом самом доме. Со времени ее приезда в Венецию что-то в ней переменилось, какие-то новые настроения возобладали. Впервые, сколько она помнила, сострадание и жалость были не единственными чувствами, что она испытывала при мысли о покойном Монтбарри. В ее кротком и великодушном сердце вдруг нашлось место неведомой прежде острой обиде. О пережитом унижении она думала с тем же негодованием, что и Генри Уэствик, а ведь сама же корила его, когда он оскорбительно отзывался о брате в ее присутствии. Ее вдруг охватили страх и неверие в себя. Она отшатнулась от мрачного провала с темной водой на дне, словно его таинственная тьма и навеяла эти чувства. Захлопнув балконную дверь, она сбросила шаль и, уступая неодолимому желанию осветить свой одинокий приют, зажгла свечи на камине.

После наружного мрака разлившийся вокруг живительный свет взбодрил ее. Она совсем по-детски радовалась огню.

«Так что же, – спросила она себя, – ложиться в постель? Ну нет!» Дремотную усталость, которая одолевала ее полчаса назад, как рукой сняло. Она снова занялась скучным делом – разборкой вещей, но уже через несколько минут оставила это занятие. Она села к столу и положила перед собой путеводитель. «Попробуем узнать что-нибудь о Венеции», – решила она.

Ее внимания едва хватило на первую страницу.

Мыслями ее завладел Генри Уэствик. В подробностях припоминая каждую мелочь прошедшего вечера, она неизменно видела его только с выигрышной стороны. Розовея лицом, она расчувствованно улыбалась про себя, упиваясь его чистой и застенчивой преданностью ей. Та хандра, что находила на нее в дороге, – не следствие ли она их долгой разлуки, которой еще добавляло горечи ее позднее раскаяние за суровый прием в Париже? Сознавая недвусмысленность этого вопроса, теряя почву под ногами, она убоялась несдержанности своих мыслей и тупо уставилась в книгу. Какие только поползновения к запретной нежности не укроет женский халат, когда женщина коротает ночное одиночество! Ведь если ее сердце оплакивает Монтбарри, то как же смеет она думать о другом мужчине, больше того – о любви? Какой позор, как это недостойно ее! Она снова попыталась вникнуть в путеводитель – и снова напрасно. Отложив книгу в сторону, она в отчаянии ухватилась за последнюю возможность отвлечься – снова стала разбирать багаж, намереваясь изнурить себя до последней степени, чтобы потом, валясь с ног, еле добраться до постели.

Некоторое время она заставляла себя заниматься этим однообразным делом – носить вещи из сундука в гардероб. Часы в вестибюле пробили полночь, она спохватилась, что уже поздно, и села в кресло у постели передохнуть.

В объявшей тишине ей сделалось неспокойно. Неужели она одна не спит до сих пор? Надо скорее исправляться. С нервозной поспешностью встав, она разделась. «Я потеряла целых два часа отдыха, – думала она, укладывая волосы на ночь и хмурясь своему отражению в зеркале. – Хороша же я буду завтра!»

Она не стала гасить ночник, задула свечи, первоначально оставив лишь одну – на столике у постели. Спичечницу и путеводитель на случай бессонницы она положила рядом со свечой, наконец задула ее и опустила голову на подушку.

Постельный полог был подобран, чтобы легче дышалось. Повернувшись к столу спиной, она лежала на левом боку и в смутном свете ночника различала кресло. На его бледно-зеленой ситцевой обивке цвели розы. Торопя сон, она принялась их считать. Дважды ее сбивали посторонние шумы: сначала часы пробили половину первого, потом наверху с хамским безразличием к близким, чему быстро научается человечество в отеле, кто-то с грохотом выставил в коридор свои сапоги. Агнес все продолжала считать розы, пока наконец не сбилась совсем, хотела еще переждать и начать снова, но уже глаза слипались и тяжелела на подушке голова, и, прерывисто вздохнув, она провалилась в сон.

Она не знала, сколько длился этот первый сон. Потом она будет вспоминать, что пробудилась неожиданно.