Отель с привидениями (сборник)

Здоровье Джона понемногу восстанавливалось, хотя и крайне медленно. У меня даже появилась робкая надежда, что мы вернем его к жизни. О том, что происходило у него в душе и чем были заняты его мысли, я почти ничего не знала, но иногда братом овладевала непонятная нервозность, и на бледном лице застывало выражение тревоги. А главное, он панически боялся одиночества. Вместе с тем тихая и монотонная жизнь в Уорте благотворно действовала на Джона, и, думается, его особенно согревало сознание, что рядом с ним любящие и преданные ему сердца. Действительно, все слуги в Уорте любили Джона, помня, каким он был душевным и добрым хозяином, и сокрушались, что болезнь превратила полного сил молодого человека в немощного инвалида. Джон перестал читать и даже без особого удовольствия слушал, как читал Рафаэлле своим восхитительным голосом, но ему никогда не надоедало пение юноши и нравилось, что тот сидел рядом с ним, когда он отдыхал, закрыв глаза, и дремал. Организм Джона словно застыл в некоем хрупком равновесии — его физическое состояние не менялось ни в худшую, ни в лучшую сторону. Но доктор Фробишер предупреждал меня, что возможно именно такое течение болезни. Я не скрыла от него, что порой у меня возникали подозрения, не страдал ли брат психическим расстройством, однако доктор уверил меня, что подобные опасения совершенно беспочвенны и сэр Джон находится в здравом уме. В то же время он не знал, как объяснить полный упадок жизненных сил своего пациента — при обычных обстоятельствах это можно было приписать сильному переутомлению после напряженных занятий или страшному горю. Доктор повторял, что больного излечат только внимательный уход, полный покой и сон. Брат никогда даже вскользь не упоминал о своей жене, о сыне или о миссис Темпл. Она же постоянно писала мне из Ройстона, посылала Джону теплые приветы и справлялась о его здоровье. Я не осмеливалась передавать брату приветы от миссис Темпл, опасаясь, что неожиданное волнение повредит едва начавшемуся выздоровлению. Тем более что он сам никогда не произносил имени миссис Темпл или Констанции. Порой мне приходило в голову, не произошло ли у него то странное нарушение памяти, которое нередко бывает у тяжелых больных, и он просто забыл, что был женат и жена его умерла. Вести дела брат, разумеется, не мог, и ими, как все последние годы, занимался наш прекрасный управляющий, мистер Бейкер.

Как-то в начале декабря около девяти часов вечера ко мне пришел Рафаэлле и сказал, что сэр Джон хочет со мной поговорить. Я вошла к брату в комнату, и он сразу же ошеломил меня вопросом:

— Почему ты ни разу не показала мне моего сына, Софи? Он, должно быть, уже большой мальчик, и мне хотелось бы увидеть его.

Потрясенная столь неожиданной просьбой, я ответила, что мальчик живет в Ройстоне и его воспитанием занимается миссис Темпл, но, если ему хочется повидаться с сыном, она с радостью привезет Эдварда в Уорт. Казалось, мой ответ его удовлетворил, он попросил меня написать в Ройстон и передать миссис Темпл его просьбу и поклон от него. Я едва не сказала, что мальчик очень похож на покойную мать — и действительно, в детстве, да и теперь, мой дорогой Эдвард, ты поразительно напоминал свою бедную мать. Но я промолчала, а брат уже говорил о другом — мягкая погода декабря напомнила ему первую зиму в Итоне. Однако мысли его, вероятно, вновь вернулись к тем дням, когда он познакомился с Констанцией, так как он неожиданно спросил:

— А где Гаскелл? Почему он никогда не навестит меня?

Я сразу же ухватилась за эту мысль. Лучшего нельзя было и желать, если бы брат мог опереться на такого преданного и отзывчивого друга, каким был мистер Гаскелл. К счастью, я нашла его адрес и, отбросив сомнения, со следующей же почтой отправила письмо. Описала в немногих словах болезнь Джона, передала, что брат вспоминал о нем, и просила, если возможно, приехать к нам и помочь другу в несчастье. Хотя мистер Гаскелл находился далеко, в Уэстморленде, он сразу же великодушно откликнулся на мой зов о помощи, и уже через неделю поселился в Уорте. Спал он в библиотеке, где по его желанию ему устроили постель, чтобы он мог находиться поблизости от своего больного друга.

Приезд мистера Гаскелла стал для всех нас огромной поддержкой. Он умел обращаться с Джоном ласково и в то же время твердо, как умный и сильный мужчина. По утрам они вели долгие беседы, и насколько я могла судить со слов мистера Гаскелла, Джон был гораздо откровеннее с другом, чем со мной, и много рассказывал ему о своей семейной жизни. Я, естественно, ни о чем не расспрашивала мистера Гаскелла, но видела, что признания Джона произвели на него сильное впечатление.

Теперь Джон даже иногда выслушивал по утрам доклады мистера Бейкера и вместе со своим другом обсуждал дела. Он также пожелал написать завещание. Решив, что для больного благотворна любая деятельность, мы послали в Дорчестер за нашим адвокатом, мистером Джеффрисом. Он приехал в Уорт вместе со своим клерком и составил завещание сэра Джона. Так дни бежали за днями, и год близился к концу.