Отель «Савой»

Когда нам изо дня в день давали сушеные овощи, Звонимир говаривал: «Упражняйтесь в проволочном заграждении!» Когда ружейный огонь продолжался неделями, он говорил: «Упражняйтесь в ружейном огне!» А так как он меня считал всегда отменно хорошим парнем, то говорил: «Гавриил, упражняйтесь!»

Мы сидели в зале III класса. Вокруг нас стоял шум и гомон пьяных. Мы разговаривали тихим голосом, тем не менее понимая каждое слово, ибо мы больше внимали сердцем, чем слухом.

В этой зале кто-то уже обратился ко мне громким голосом, и все-таки я его не понял. Так силен был гам пьяных.

Это шумели бастовавшие рабочие Нейнера, пропивавшие здесь свои забастовочные деньги.

В городе продажа водки была запрещена. На вокзале алкоголь подавался в кофейниках. Тут сидели и работницы, молодые девушки. Они были сильно пьяны, но ничто не могло уничтожить их свежести, и тщетно водка боролась с их цветущим здоровьем. Несколько парней повздорили из-за одной девушки и схватились за ножи. Впрочем, они не убили друг друга. Народ был только возбужден, но не зол. Кто-то отпустил по адресу боровшихся шутку, и все помирились друг с другом.

Оставаться тут продолжительное время все-таки было опасно: можно было получить удар по голове или толчок в грудь, или же кто-нибудь подходил и отбирал твою шляпу или сбрасывал тебя на пол, не найдя свободного места.

Мы со Звонимиром сидели в конце зала и упирались в стену так, что могли наблюдать всю эту толпу и заметить каждого приближавшегося к нам. Никто, однако, нас не беспокоил, и вблизи нас все становились вежливыми. Порою кто-нибудь просил у нас огня. Как-то моя коробка со спичками упала на пол — молодой парень поднял мне ее.

— Ты собираешься ехать дальше, Звонимир? — спросил я и рассказал ему о своем положении.

Звонимир не собирался продолжать свое путешествие. Он хотел остаться на месте: забастовка ему нравилась.

— Здесь я совершу революцию, — сказал Звонимир так просто, как если бы он заявил о своем желании написать письмо.

Я узнаю, что Звонимир — агитатор из любви к беспокойной жизни. Он путаная голова, но малый честный и верит в свою революцию.

— Ты можешь помогать мне при этом, — говорит он.

— Я не могу, — отвечаю я и объясняю Звонимиру, что я одиночка и не питаю симпатии к коллективу. — Я эгоист, — заявляю я, — настоящий эгоист.

— Ученое слово, — с неудовольствием замечает Звонимир. — Все ученые слова гнусны. На простом языке ты не выразил бы подобной гадости.

На это я ответить не умею. Звонимир прав.

Я одинок. Сердце мое бьется только из-за меня одного. Мне дела нет до бастующих рабочих. У меня нет ничего общего с массою, как нет общего и с единичными личностями. Я человек холодный. На войне я не чувствовал своей солидарности с товарищами по отделению. Все мы валялись в одной и той же грязи, и все ждали одинаковой смерти. Я же мог думать только о своей собственной жизни и о своей собственной смерти. Холодный и бессердечный, я шагал по трупам, и порой мне было тяжело, что я не ощущаю боли при этом. Теперь же порицание Звонимира не дает мне покоя: я вынужден подумать о своей холодности и о своем одиночестве.

— Всякий человек живет в каком-либо общении с другими, — говорит Звонимир.

В общении с кем живу я?

Я живу в общении с обитателями отеля «Савой».

Мне приходит на ум Александр Белауг. И он теперь живет в «ближайшем соседстве» со мною, но что у меня было общего с Александром Белаугом?

Не с Белаугом у меня оно было, а с покойным Санчиным, задохнувшимся в испарениях прачечной, и со Стасей, и со многими жильцами пятого, шестого и седьмого этажей, со всеми теми, которые дрожали перед инспекторскими визитами Калегуропулоса, которые заложили свои чемоданы и на весь остаток дней своих заперты в этом отеле «Савой».

Нету меня и следа общности с Каннером, и Нейнером, и Ансельмом Швадроном, с мадам Купфер, с моим дядею Фебом Белаугом и его сыном Алексашею.

Конечно, я живу в коллективе, и его горе — мое горе, его бедность — моя бедность.

И вот я стою на вокзале и ожидаю денег и не нахожу работы. И я еще не уплатил за комнату, и нет у меня даже чемодана для Игнатия.

Встреча со Звонимиром великое счастье, счастливая случайность, какая бывает только в книгах.

У Звонимира еще есть деньги и энергия. Он готов поселиться у меня в комнате.

XV

Мы живем вместе в моей комнате. Звонимир спит на диване.

Я не предлагаю ему своей кровати: я люблю удобства и долго был лишен постели. В моем родительском доме, в Леопольдштадте, порою не хватало еды, но всегда имелась мягкая постель. Звонимир же всю свою жизнь ночевал на твердых скамьях, «на настоящем дубе», говорит он в шутку; он не выносит постельного тепла, и ему снятся дурные сны на мягком ложе.

Он отличается завидным здоровьем, ложится спать поздно и просыпается с предутренним ветерком.

В его жилах течет крестьянская кровь. Часов у него нет, но он в точности всегда определяет время, предчувствует дождь и вёдро, чует запах отдаленных пожаров, имеет предчувствия и верит в сны.