Отель «Савой»

Однажды ему снится, что хоронят его отца. Он встает и плачет, а я не знаю, как быть с этим взрослым высоким плачущим человеком. В другой раз он видит, как издыхает его корова. Он рассказывает мне об этом и кажется при этом совершенно равнодушным. Целый день мы бродим по городу, Звонимир осведомляется у нейнеровских рабочих о положении дел, о руководителях забастовки, дает детям деньги, ругается с женщинами и велит им вытащить мужей с вокзала. Я изумляюсь способностям Звонимира. Он не владеет местным языком, больше изъясняется мимикой и жестами, чем языком, но все его превосходно понимают, потому что он говорит по-простонародному просто и ругается на своем родном языке,

Крепкое ругательство понятно здесь всем и каждому, хотя бы оно было произнесено на китайском языке.

Вечером мы уходим в поля. Тут Звонимир садится на камень, закрывает лицо руками и начинает всхлипывать, как мальчик.

— Отчего ты плачешь, Звонимир?

— Из-за коровы, — отвечает он.

— Но ведь тебе это известно уже с раннего утра. Чего ты теперь плачешь?

— Днем у меня не было времени.

Звонимир произносит это вполне серьезно. Он продолжает плакать еще с добрых четверть часа. Затем он встает. Вдруг разражается громким смехом: он увидел, что придорожный камень превращен в маленькое птичье пугало.

— Ребята тут слишком ленивы и не ставят своих чучел как следует, посредине поля. Ведь милевые камни не пугала для птиц! Хотелось бы мне увидеть того воробья, который испугался бы переряженного придорожного камня!

— Звонимир, — начинаю я просить, — уедем отсюда! Вернись к себе. Отец твой еще жив, но он может, пожалуй, умереть, если ты не приедешь, и — тогда у тебя уже больше не будет дурных снов. Да и мне также хочется убраться отсюда.

— Останемся еще немножко, — заявляет Звонимир. И я знаю, что он тут застрянет.

Он радуется отелю «Савой». Впервые Звонимир живет в большой гостинице. Он вовсе не удивляется Игнатию, старому лифт-бою. Я рассказываю Звонимиру, что в других гостиницах подъемные машины обслуживаются маленькими, крохотными мальчишками. Звонимир, однако, полагает, что разумнее поручать такое американское изобретение человеку более взрослому, более опытному. Впрочем, оба ему не по сердцу, как лифт, так и Игнатий. Он охотнее ходит пешком.

Я обращаю внимание Звонимира на часы и на то обстоятельство, что все они показывают время различно.

Звонимир говорит, что это неприятно. Впрочем, должно быть и разнообразие. Я показываю ему седьмой этаж и пар из прачечной и рассказываю ему о Санчине и осле у могилы. Эта история нравится ему больше всех. Санчина ему нисколько не жалко, а по поводу осла он смеется, ночью, во время раздевания.

Я знакомлю его также с Авелем Глянцом и Гиршем Фишем.

Звонимир купил у Фиша три лотерейных билета и готов был приобрести их еще. При этом он обещал Фишу треть выигрыша. Мы в сопровождении Авеля Глянца пошли на еврейскую улицу. Авель работал тут хорошо. Он спросил, нет ли у нас германских марок. У Звонимира были немецкие марки.

— По двенадцать с четвертью! — заявил Авель.

— Кто покупает? — с изумительным знанием дела спросил Звонимир.

— Каннер! — гласил ответ Глянца.

— Приведите сюда Каннера! — заявляет Звонимир.

— Что вам взбрело в голову? Да неужели Каннер пойдет к вам? — кричит Глянц испуганно.

— В противном случае я марок не дам! — замечает Звонимир.

Глянцу хочется заработать, и он бежит к Каннеру.

Мы ждем. Через полчаса он возвращается и приглашает нас вечером в бар.

Вечером мы пришли в бар. На Звонимире была русская гимнастерка; сапоги его подбиты гвоздями.

Звонимир ущипнул госпожу Иетти Купфер в верхнюю часть руки. Дама испустила резкий крик, такого гостя у нее уже давно не бывало. Звонимир велел смешать напитки и хлопнул Игнатия так по плечу, что старый лифт-бой присел и коленки у него подкосились. Звонимир смеялся по поводу девушек, громко осведомлялся о фамилиях гостей, обратился к фабриканту Нейнеру, забыв назвать его «господином», и спросил Глянца:

— Куда же запропастился этот проклятый Каннер?

Гостей от этого передернуло, но они сохранили спокойствие, и даже Нейнер не двинулся с места и примирился со всяким обращением, хотя он и служил когда-то вольноопределяющимся в гвардии и на лице его сохранились дуэльные шрамы.

Ансельм Швадрон и Сигизмунд Финк тихо беседовали. Когда же наконец явился запоздавший Каннер, он не был встречен так шумно, как он того ожидал и заслужил. Он огляделся, увидел Звонимира, когда же Глянц сделал ему знак, он подошел к нам и величественно спросил:

— Господин Панзин?

— Так точно, мистер Каннер! — рявкнул Звонимир так грозно, что Каннер отступил на полшага.

— Двенадцать и три четверти! — опять крикнул Звонимир.

— Не так громко, — шепнул Глянц.

Звонимир же, пока все прочие уставились на наш стол, вынул свои деньги из бумажника. Там были и датские кроны, бог весть, откуда.

Каннер сунул деньги в карман и быстро стал подсчитывать, только чтобы покончить с этим делом.

Считал он по двенадцать и три четверти.

— Мои комиссионные? — заявил Глянц.