Отель сокровенных желаний

Роберт Ильич со стоном повалился на пол, а Лялько, даже не думая ему помогать, вышел из подсобки и собирался уже было прикрыть дверь, как увидел Ильфата. Тот нахмурился, глядя на следователя, но, заметив лежавшего навзничь старика, бросился к нему, а Лялько, кинув себе в рот еще одну пластинку жвачки, пересек холл и неторопливо спустился к зеркальной вертушке.

Наши дни

— И ты поверил этой девчонке? — резко разворачиваясь на месте в инвалидной коляске, сердито спросил Роман Романович Лялько.

Роман, который потребовал от отца объяснений о причастности к делу Можейко и происшествию в «Петрополисе» в 1977 году, еще никогда в жизни не видел родителя в такой ярости.

— Ты идиот, сын! — громыхал Лялько-старший. — Тебе презентовали насквозь лживую версию, а ты на нее повелся…

— Разве она так уж насквозь лжива? — спросил Роман. — Разве все это было… было иначе, отец?

Роман Романович, подъехав к нему, произнес:

— Да, этот разговор со стариком-директором у меня был. Величай на самом деле обвинял меня черт знает в чем! Но я ведь не виноват! А теперь я скажу тебе то, что не говорил никому и никогда!

Он проехался по кабинету, внезапно затормозил и произнес:

— Подставить пытались не Можейко, а меня. Потому что все эти вещи, которые потом обнаружились у него на квартире, все улики его причастности к тому страшному делу, я совершенно случайно нашел у себя в комнате общежития…

Роман тихо проговорил:

— Отец, ты сам понимаешь, что это звучит как нелепая попытка отмазаться.

Тот, развернувшись к сыну, заявил:

— Знаю, Роман! Это мне уже и тогда было понятно. Если бы я подался к начальству и пожаловался, мол, меня кто-то пытается подставить, то на месте Можейко в расстрельной камере оказался бы я! И на Московской Олимпиаде мамку твою не встретил бы, и ты бы не появился на свет, и твои сестры…

— Плохого же ты мнения о своих коллегах! — сказал с горечью Роман. — Почему ты решил, что тебе бы не помогли? Милиция бы установила, что улики тебе подбросили, что тебя огульно обвиняют в причастности…

Тут он замолчал и прошептал:

— Отец, ведь дедушка Дили был прав — ты на самом деле был вовлечен в эту шпионскую аферу! И ты знал, что если станут выяснять все обстоятельства, то рано или поздно выяснится, что твое заявление о непричастности — вранье и что ты очень даже причастен! Поэтому ты не мог никому довериться, поэтому ты не выбросил улики в реку или не сжег их на свалке, потому что понимал: если виновного не будет, то все будут продолжать рыть. Тебе требовался идеальный подозреваемый из числа тех, кто отирался около Яны и Тони. И ты решил свалить все на несчастного Можейко!

По щекам молодого человека катились слезы, а полностью контролировавший себя Лялько-старший произнес:

— Прекрати реветь. Не будь бабой, сын! Да, мне пришлось выбирать между своей жизнью и жизнью другого человека. Думаешь, было так легко подбросить улики невиновному, понимая, что обрекаешь его на верную смерть? Я же не монстр! Но иногда в жизни важно сделать правильный выбор. И я его сделал!

Роман произнес:

— Нет, отец, ты монстр. Ты подкинул Можейко улики, навлек на него подозрение и сделал так, чтобы его в итоге расстреляли за то… За то, что совершил ты! Это ведь ты убил и дочку министра Яну, и этого «шестерку» Муху, и Сипливого?

Роман Романович воскликнул:

— Да не убивал я никого! Да, деньги…

Он запнулся, а Роман, вдруг совершенно успокоившись, продолжил:

— Деньги взял? Те самые, предназначенные за предательство? Теперь понимаю, как после краха Союза ты смог в одночасье основать детективное агентство — у тебя ведь был начальный капитал! Так что не говори, что ты никого не убивал! Попытайся быть честным хотя бы со мной, твоим сыном! Ты убил этих троих! Ты, отец, и никто другой! Ты!

Он развернулся и направился к двери. Лялько-старший обеспокоенно спросил:

— Ты куда? Учти, ворошить прошлое нелепо, сын! Ты разрушишь не только мою жизнь, но и свою, и своей матери, и своих сестер. И всех работников агентства, и их семей…

Роман, повернувшись, отчеканил:

— Надо же, каким ты вдруг стал человеколюбивым! Печешься вдруг о сотрудниках, в то время как отправил на верную смерть молодого парня — мужа и отца. И заставил его близких все эти десятилетия страдать, потому что все считали Стаса Можейко предателем и убийцей!

— Сын! — воскликнул Лялько-старший, а Роман бросил ему в лицо:

— Я тебе больше не сын. И ты мне не отец. Вижу, трясешься, боишься, что я тебя сдам. Я еще не знаю, что сделаю. Но обязательно добьюсь того, чтобы правда вышла наружу! И тебе придется платить по счетам, даже почти сорок лет спустя…

И, оставив Романа Романовича беспомощно смотреть ему вслед, Роман вышел прочь.