Отель «Тишина»

Моя дочь — специалист по экосистеме Мирового океана, ее диплом был посвящен губительному воздействию пластика в океане на единую экосистему нашей планеты, в особенности на семяпроизводство у мужчин.

— Парниковый эффект, — говорит она. Я киваю.

Именно от нее все мои познания в проблемах, связанных с изменением климата, закислением океана и снижением уровня кислорода.

Помню, как в детстве ее притягивала текущая вода и она открывала все краны. Стояла, упершись подбородком в край раковины, или, пододвинув стул, забиралась на него и смотрела на струю.

— Вода течет, — говорила она, ей было тогда два года.

Дочка носит бабушкины часы и кучу браслетов. Они встречаются каждую неделю, две Гудрун — бабушка и внучка, и делятся опасениями в связи с военными действиями и будущим мира.

Дочь заказывает какао и венскую булочку, а я — кусок «Семейного счастья» и кофе.

— А ты знал, — спрашивает Лотос, — что за последний год в мире потрачено двести сорок тысяч миллиардов крон на оружие и боевое вооружение?

Она отпивает из чашки и вытирает сливки с верхней губы.

— …Нужно вычислить, во что обходится вред, который причиняет деятельность наживающихся на войне, и заставить их заплатить. Только так они поймут, что война намного дороже мира. Деньги для них весомый аргумент, — добавляет она.

Когда моя дочь говорит, сказанное выражает все ее тело; потом неожиданно замолкает.

— Ты встречалась с бабушкой?

— Да, и она со мной согласна.

— Не сомневаюсь.

Мы оба смеемся.

Каким я был отцом?

Я никогда не обращался с дочкой плохо, никогда не раздражался, всегда отвечал на ее вопросы, водил на футбольные тренировки и смотрел, как она, с тонкими ножками в зеленых носках и в слишком больших перчатках, бесстрашно бросается на мяч.

Ответ: я обычный отец. На 7,5.

Может быть, следовало бы ей сказать, что я отправляюсь в свое самое длинное путешествие.

— Что-то случилось, папа, почему ты так странно на меня смотришь?

— Ничего.

— Ты уверен?

— Абсолютно.

Я задумался: она знает? Мама ей уже сказала?

Она изучающе смотрит на меня.

— Папа, ты уверен, что все в порядке?

— Да, все отлично.

— От мамы что-нибудь слышно?

— Ничего.

— Но ведь между вами все хорошо?

— Да, хорошо.

Она внимательно меня разглядывает.

— И тебя ничего не тяготит?

— Нет, ничего не тяготит.

И тут я задумываюсь, простит ли дочь меня. Или будет обвинять, даже ненавидеть. Назовет ли в честь меня своего сына и каким он будет? Унаследует ли веснушки своей мамы, будет ли одиночкой, станет ли путешествовать?

— Папа, а ты не заболел?

— Нет-нет, ничего такого.

Лотос доедает венскую булочку, собирает крошки со стола и кладет их на тарелку.

— И тебе не одиноко?

— Нет-нет.

Ее что-то беспокоит.

— Я видела сон сегодня ночью.

Она явно растеряна.

— Мне приснилось, что я родила большого ребенка.

— Понимаю.

— И у него была большая голова.

Нужно, видимо, сказать ей, что я ничего не смыслю в толковании снов.

Она глубоко вдыхает:

— Дело в том, что этим ребенком был ты.

— Кем был?

— Ребенком в моем сне. Я родила собственного отца.

Я стараюсь изо всех сил:

— Может, это к переменам?

— Да, я посмотрела, рождение означает возрождение или новое начало. Или те стороны личности, которые еще недостаточно развиты. А величина головы указывает, что им нужно уделить особое внимание.

Я замялся.

— И ты узнала, как это толковать?

По прерывистому голосу я слышу, что она волнуется.

— Рождение в некоторых случаях может означать смерть.

— Понимаю.

— Совсем необязательно физическую смерть, скорее, конец чего-то одного и начало другого.

Она допивает какао, и мы оба молчим. Потом она обращается ко мне:

— А тебе, папа, разве ничего не снится?

— Нет, совсем ничего.

— И сыну органиста даже не снится органная музыка?

Я улыбаюсь ей:

— Даже органная музыка.

Уже надев пуховик, она вдруг кое-что вспоминает.

— У меня к тебе еще дело, — говорит она, поправляя резинку в волосах. — На кухне оторвалась дверца шкафа, она упала, и плитка на полу треснула. Ты бы не мог зайти посмотреть?

Лотос снимает небольшую квартиру вместе со своей подругой. Когда они въехали, я ошкурил фасады на кухне и покрыл их лаком, заменил ручки. Установил душевую кабинку вместо старой ванны и уложил вокруг нее кафель.

— Зайду, конечно, без проблем.

Я делаю все, о чем меня просят три Гудрун в моей жизни. Вешаю зеркала и полки, передвигаю мебель. Выложил кафелем семь ванных комнат, смонтировал пять кухонь и могу уложить паркет елочкой. Я разбивал молотком двойное стекло. Однако я не разрушитель, напротив, я привожу в порядок и чиню все, что сломалось. И если кто-то спрашивает, почему я делаю то, что делаю, отвечаю, что меня попросила женщина.

Я обнимаю дочь и прижимаю ее к себе.

Собираюсь сказать ей что-то другое, но неожиданно спрашиваю:

— Ты знала, что человек — это единственное животное, которое может плакать?

Она улыбается до ушей.

— Нет, этого я не знала. Я думала, что он — единственное животное, которое смеется.

Вернувшись домой, я ищу на полке сонник. Гудрун его не забрала, и он стоит рядом с пособием по ремонту мебели из тика.

Листаю и нахожу «орган».