Отель «Тишина»

Вот что пишет двадцатилетний парень: Спасибо за жизнь, мама. Почему не папа? Благодарю маму за то, что родился, девушек — за то, что спали со мной. Я мужчина, который всегда благодарит.

Листаю дальше.

Мама говорит, что хотела дочь.

Я бы тоже хотел иметь сестру. Вместо этого у меня были подруги. С ними я спал. Судя по записям в дневнике, с четырьмя в неделю.

За исключением этого я имею весьма туманное представление о том юноше, который описывает облака и тела. Однако у нас с ним явно есть одно общее: он не больше моего знает, кто он.

Я еще не порожден, написано четкими буквами под датой 24 октября.

За несколько страниц до этого красивой штриховкой зачеркнутое предложение, но прочитать его вполне можно: Как я появился на свет?

Наряду с буквами К., А., Л., С. и Г., в записях регулярно встречается Н. Мне не приходится долго вчитываться, чтобы сообразить, что это не девушка, с которой я переспал. В одном месте Н. назван полным именем — Фридрих Ницше. Судя по датам и цитатам, я целый год читал «По ту сторону добра и зла». В тот год я как раз учился в университете. Дневник, похоже, служил блокнотом.

То, что останется от его «личности», покажется ему случайным и в основном надоедливым. Настолько он изменится и превратится в отсвет чужих образов и событий. С большим усилием он вспоминает самого себя, и в большинстве случаев ошибочно. Он склонен заблуждаться насчет себя и других, не понимает своих собственных потребностей.

Обращаю внимание, что смерть появляется практически на каждой третьей странице, а вместе с ней и удивительный опыт страданий.

Через два дня после папиной смерти я записываю: Люди умирают. Другие люди. Человек тоже умрет. Под «человеком» я имею в виду себя. Я умру. Потому что жизнь такая хрупкая. Если у меня родятся дети, они тоже умрут. И в эту минуту меня не будет рядом, чтобы держать их за руку и утешать.

Четырнадцатого апреля год спустя:

В наших широтах многие сводят счеты с жизнью по весне. Не могут смириться с тем, что мир возрождается. Что всё, кроме них самих, начинается снова.

Он, в сущности, неплохой парень. Бесхитростный и доброжелательный. Замечаю, что описания погоды и облаков постепенно сменяются беспокойством об экологической обстановке, записями об истощении озонового слоя, парниковом эффекте и глобальном потеплении. Ледники отступают и исчезают. Через несколько десятилетий этого источника пресной воды в мире не будет.

Что бы я сказал этому мальчику сегодня? Например, если бы он был моим сыном?

Переворачиваю страницу.

На самом верху написано:

Я больше не верю в Бога; боюсь, и он больше не верит в меня.

Быстро пролистываю дневник.

На предпоследней странице узнаю, что тогдашний я сдал кровь.

Пошел в донорский пункт и сдал кровь.

И строчкой ниже два слова: Кружится голова.

Посещение донорского пункта стало поводом для двух примечательных перечислений на последней странице.

Список мест, где я этим занимался: кровать (А., К., Л., Д., Г., С.), кладбище (Е.), машина (К.), лестничная клетка (X.), ванная (Л.), дача (К.), бассейн (С.), кратер вулкана (Г.).

И сразу после него:

Список мест, где я этим не занимался: донорский пункт, галерея, полицейский участок и т. д.

Я закрываю книгу и выключаю свет. Какое воспоминание выбрать в ожидании темноты? Мы с Гудрун Лотос катаемся на карусели (она выбрала единорога), а ее мама, моя жена, машет нам рукой, пока все кружится и мир расширяется со скоростью света. Мы машем ей в ответ. Затем мир снова успокаивается и съеживается до небольшого просвета, пока не гаснет, пока не погасну я.

Удивительный опыт страдания пробуждает надежду