Читаем Отелло. Уклонение луны. Версия Шекспира полностью

Странная уверенность всевозможных критиков в том, что Кассио честный человек и настоящий друг Отелло, зиждется все на том же непозволительно примитивном доверии к словам действующих лиц, являясь на самом деле элементарным неумением думать. Вот сказала Дездемона, что Кассио один из тех, "которые искренне любят вас", - значит и нечего глаза ломать, значит и правда верный друг. Вот и Анатолий Эфрос, видимо также основываясь исключительно на этих репликах, уверяет, что Кассио "любит Отелло".

И никому и в голову не приходит, что Дездемона могла попросту не знать всей правды о Кассио - причем именно той правды, которую прекрасно знал Отелло. Знал, но молчал. И помогал молчать Кассио...

В своем эссе "Гамлет. Шутка Шекспира. История любви" я уже упоминала о таком многоговорящем приеме, как парность действующих лиц. Так вот здесь я наблюдаю тот же прием.

Первая пара: Отелло и Дездемона - идеалисты-практики. Вторая пара: дож и Брабанцио - внешне похожие противоположности по отношению к судьбе: то, что закалило, а потом и возвысило дожа, сломало, а потом и убило сенатора. Третья пара: Яго и... да, Яго и Кассио - дуэт единомыслящих (не путать с единомышленниками). Два одинаковых подлеца, и даже с одинаковой целью - с помощью подлости улучшить свое материальное положение. И с одинаковым для всех подлецов средством ее достижения - обмануть того, кто тебе доверяет, использовать его в своей неблаговидной игре.

И тот и другой совершенно сознательно и полностью отдавая себе отчет строят свое благополучие на несчастье Отелло.

*

О том, что Кассио для Отелло совсем даже не друг, говорит следующий очень интересный прием самого Шекспира, начисто пропущенный исследователями.

У Отелло по жизни есть два вида врагов: это его личный враг - Испания, а также враги, так сказать, по долгу службы - Турция и Флоренция. Так вот некоторые шекспироведы справедливо отмечали, что Яго, скорее всего, испанец - у него испанское имя и он употребляет испанские ругательства. Шекспир через эти детали, как и положено гениальному драматургу, об испанском происхождении Яго только намекает, не сообщая в лоб. Почему?

Во-первых, этих двух деталей вполне достаточно, чтобы читатель и сам догадался. А во-вторых, Шекспир прекрасно чувствует меру - Яго сделан им настолько ярким злодеем и при этом его злодейство для читателя настолько открыто, что выставлять напоказ его испанское происхождение уже нет смысла, уже избыточно, ведь и так все ясно.

Однако конкретизировать (через имя и лексикон) сам факт того, что Яго испанец (то есть враг Отелло), Шекспиру крайне необходимо. Зачем?

А затем, что в пьесе есть два врага: Яго - открытый, явный злодей и Кассио - скрытый до поры, тайный враг. А тайного врага непременно следует обозначить - и тоже деталью, штрихом, нюансом. Именно обозначить - для сохранения дальнейшей интриги.

Что Шекспир и делает: он дважды говорит, что Кассио флорентинец. Не миланец, не генуэзец, не датчанин, не англичанин - именно флорентинец! Он словно старательно навязывает нам эту мысль: обратите внимание, как бы говорит нам Шекспир, вот вам один враг, который даже и не может не быть для Отелло врагом, потому что он испанец, и вот вам второй человек, о котором я уже тысячу раз сказал, что он флорентинец, и по этой детали вы должны быстро догадаться, что это тоже враг - и учитывая тогдашнюю политическую обстановку (Флоренция на стороне врагов Венеции, как мы помним), и не сбрасывая со счетов автоматически возникающую ассоциацию: Флоренция - это банкиры, а банкирам лучше не доверять.

Добавлю сюда еще один штрих. В пьесе есть только два персонажа, чье место рождения конкретизировано - либо прямо, либо через говорящие детали: Яго и Кассио. Только два персонажа!

Случайность? Конечно, нет. В хорошей пьесе случайностей не бывает.

*

Усилиями слабовидящих критиков абсолютно пропущен еще один персонаж пьесы, чье появление крайне важно для верного понимания образа Кассио. Это шут (клоун или Простофиля, в соответствии с разными переводами), слуга Отелло. При поверхностном чтении и впрямь может создаться ложное впечатление, что этот персонаж притянут за уши, что его единственная функция - развлечь на минутку публику, а потом сгинуть навсегда.

Но так ли это на самом деле? Давайте посмотрим.

Главное оружие подлости - ложь. И мне странно, что, с легкостью отмечая ложь Яго (видимо, потому и с легкостью, что эта ложь видна невооруженным глазом, тут уж не промахнешься), все исследователи дружно пропустили аж целых три - и при этом сказанных буквально открытым текстом! - намека Шекспира на лживость Кассио.

Где же искать эти намеки?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Русская критика
Русская критика

«Герои» книги известного арт-критика Капитолины Кокшеневой — это Вадим Кожинов, Валентин Распутин и Татьяна Доронина, Александр Проханов и Виктор Ерофеев, Владимир Маканин и Виктор Астафьев, Павел Крусанов, Татьяна Толстая и Владимир Сорокин, Александр Потемкин и Виктор Николаев, Петр Краснов, Олег Павлов и Вера Галактионова, а также многие другие писатели, критики и деятели культуры.Своими союзниками и сомысленниками автор считает современного русского философа Н.П. Ильина, исследователя культуры Н.И. Калягина, выдающихся русских мыслителей и публицистов прежних времен — Н.Н. Страхова, Н.Г. Дебольского, П.Е. Астафьева, М.О. Меньшикова. Перед вами — актуальная книга, обращенная к мыслящим русским людям, для которых важно уяснить вопросы творческой свободы и ее пределов, тенденции современной культуры.

Капитолина Антоновна Кокшенёва , Капитолина Кокшенева

Критика / Документальное
Что такое литература?
Что такое литература?

«Критики — это в большинстве случаев неудачники, которые однажды, подойдя к порогу отчаяния, нашли себе скромное тихое местечко кладбищенских сторожей. Один Бог ведает, так ли уж покойно на кладбищах, но в книгохранилищах ничуть не веселее. Кругом сплошь мертвецы: в жизни они только и делали, что писали, грехи всякого живущего с них давно смыты, да и жизни их известны по книгам, написанным о них другими мертвецами... Смущающие возмутители тишины исчезли, от них сохранились лишь гробики, расставленные по полкам вдоль стен, словно урны в колумбарии. Сам критик живет скверно, жена не воздает ему должного, сыновья неблагодарны, на исходе месяца сводить концы с концами трудно. Но у него всегда есть возможность удалиться в библиотеку, взять с полки и открыть книгу, источающую легкую затхлость погреба».[…]Очевидный парадокс самочувствия Сартра-критика, неприязненно развенчивавшего вроде бы то самое дело, к которому он постоянно возвращался и где всегда ощущал себя в собственной естественной стихии, прояснить несложно. Достаточно иметь в виду, что почти все выступления Сартра на этом поприще были откровенным вызовом преобладающим веяниям, самому укладу французской критики нашего столетия и ее почтенным блюстителям. Безупречно владея самыми изощренными тонкостями из накопленной ими культуры проникновения в словесную ткань, он вместе с тем смолоду еще очень многое умел сверх того. И вдобавок дерзко посягал на устои этой культуры, настаивал на ее обновлении сверху донизу.Самарий Великовский. «Сартр — литературный критик»

Жан-Поль Сартр

Критика / Документальное