Отец

— Боюсь, у вас терпения надолго не станет. Весь отпуск высидеть в тесном семейном мирке вам, моряку?.. Я сдержала слово: вот билеты в театр, вам и Марине.

— А вы? Не едете? — слишком поспешно, с откровенным огорчением спросил Дмитрий и смутился. «Какая властная, просто победная красота», — подумал он, не зная, куда отвести свое лицо, которое, как ему казалось, выдает его.

— Сколько за билеты, Женечка? — заметив неловкость сына, спросила Варвара Константиновна и выдвинула ящик комода.

— Цена на билетах, деньги могу обождать до получки… — Женя стояла уже в двери. — Обязательно пойду и я. Ведь поездка в театр, Дмитрий Александрович, — это продолжение нашего спора о провинциальности. — Она вскинула руку. — До завтра.

Дмитрий заставил себя не провожать Женю взглядом.

На следующий день Женя и Марина поторопили его выйти из дома за два часа до начала спектакля.

— А вдруг автобусов не будет, придется на трамваях громыхать, — объяснила Марина.

Автобусов действительно не было. Ехали трамваем в тесноте и давке. Дважды стояли у закрытых железнодорожных шлагбаумов.

XVIII

— Ну, Женя, я уже торжествую победу, хотя путешествием казнен безжалостно. Ни в одном городе я так не добирался до театра, — сказал Дмитрий, когда они, наконец, пересели в троллейбус.

— А я не знала, что вы такой ворчун, — ответила Женя. — И лентяй. Да, да, лентяй и неженка: вам пришлось потратить время, перетерпеть неудобства и театр для вас уже потерял всю прелесть. Ну, вот мы и приехали.

Перейдя широкую площадь, они направились к ярко освещенному подъезду большого здания.

— Ого, какое сооружение! — воскликнул Дмитрий. — Ручаюсь — это театр: народ так и валит в двери. Конечно, это уж не провинция.

— Ах, вот что! — Женя остановилась. — Вы только это признаете за город: неоновые рекламы, ряды фонарных столбов с ярко светящими шарами?.. А вот нам — мне, ей вот, — Женя привлекла к себе Марину, — по-настоящему дорог весь наш город; он дорог нам в этой части, где дворники поливают улицы и тротуары, где множество цветников и по ровному асфальту катят комфортабельные троллейбусы, но мы так же любим и наш поселок, еще далеко не благоустроенный, с его пылью и тощими недавно посаженными деревцами и первыми бедными клумбочками, с его старыми трамваями. Это потому, что мы знаем, как он живет, наш поселок. — Женя быстро пошла к театру. — И мы считаем за праздник, когда побываем в театре, и не хнычем, что нам далеко и трудно ездить. — Все это Женя выпалила с такой обидой, что Дмитрий испугался: не испортил ли он и в самом деле ей настроение.

Но стоило им, оставить пальто в гардеробе и окунуться в массу людей, оживленных и празднично нарядных, как глаза Жени заблестели удовольствием.

— Вот! — сказала она и, взяв Дмитрия и Марину под руки, вовлекла их в вереницу людей, шествующих в двух встречных потоках по загнутому подковой коридору.

И это Женино «вот» прозвучало очень емко. Дескать, смотрите, тут все настоящее театральное: и партер, и амфитеатр, и ложи в ярусах, и большая сверкающая люстра, и богатый занавес, и уютное фойе с портретами артистов на стенах, и буфет, и чопорные капельдинеры в униформе. Все это, конечно, не так помпезно, как в Большом театре, но посмотрите на людей: они в том же настроении, как и те, которые приходят в театры Москвы и Ленинграда.

На Жене было уже знакомое Дмитрию темно-вишневое шерстяное платье, очень простое и элегантное. Она чувствовала себя в нем превосходно и, прогуливаясь по паркету, весело выставляла свои стройные ноги в лаковых туфельках. Она повела Дмитрия и Марину в буфет, женщины съели по пирожному, а Дмитрий выпил пива: это нужно было обязательно сделать, потому что они пришли в театр.

Во время действия Женя угощала мятными конфетами, и это тоже было обязательным в театре, неспроста же конфеты назывались «театральными».

Шел балет Иэнэ Кэнэшшэи «Платочек». Если девушка дарит парню платочек, значит, она согласна выйти за него замуж. Этот венгерский народный обычай и был поэтической основой балета.

Билеты оказались не совсем удачными — в близкую к рампе ложу. Марина и Женя заняли места впереди, а Дмитрий позади них. Марина в своем скромном черном платье сидела прямо, по привычке скрестив на груди руки; на ее липе почти не отражалась смена впечатлений от происходившего на сцене. Уже с самого начала спектакля было ясно, что все окончится благополучно: добродетель восторжествует, а порок будет наказан. Чистая, трогательная любовная история на сцене всколыхнула давнее, пережитое, которое, она знала, не вернется к ней, и в то же время будет всегда с ней.

Женя все свое внимание приковала к сцене. Иногда она отрывалась от сцены и бросала умоляющие взгляды то на Дмитрия, то на Марину, как бы приглашая их разделить се восхищение. В последнем акте балерина Рощина очень поэтично исполнила танец цыганки со скрипкой. Женя замерла, прижала руки к груди и даже прикусила свой кулак.

По окончании спектакля она крепко взяла под руки Дмитрия Александровича и Марину.

— Понравилось вам? Ведь, правда, очень хорошо?! — спросила она, с тревогой заглядывая им в лица.