Отец Александр Мень. Христов свидетель в наше время

Но вот телевидение действительно заинтересовалось вопросами религии. Что же оно показывало? Голубые купола в звездах, золотые ризы, хоругви, хоры, исполняющие великолепные песнопения, духовенство, произносящее елейные фразы, отлитые в риторические формы XIX века — напыщенные и возвышенно пустые. Смотря одну из таких передач, отец Александр прокомментировал: «Конечно, спасибо за это. Кто мог бы подумать, что мы доживем до такого… И все же все это вряд ли имеет отношение к религии. Просто распались тоталитарные скрепы. Колоссально возрос разгул преступности. Государство растерялось. Хочет при помощи Церкви установить какие-то моральные нормы. Обратите внимание — никто, даже иерархи, выступающие по телевизору, никогда не проповедуют Христа, Бога, не говорят о самой сути того, что мы знаем, во что верим. Сладенькие пейзажики с церквами, что продают на Старом Арбате, вот и вся „духовность“. Должен сказать, даже и это может кончиться в любую минуту. Нужно спешить! Нести людям подлинное слово Христа, а не какой-то эрзац для бедных».[246]

Отца Александра тревожило то, что он видел в среде духовенства: все возраставшая тенденция, носящая характер тоски по прошлому, враждебности ко всему непривычному, антиэкуменические настроения и оппозиция к любой реформе. Это была реакция на деструкцию всех национальных ценностей коммунистическим режимом. Кстати, законная жажда обрести свои корни, утвердить их подлинность принадлежит не только православию, ее разделяют верующие всех религий в бывшем Советском Союзе. Но развитие этих тенденций чревато опасностями, особенно когда происходит соединение крайнего национализма с клерикализмом, когда смешивается православие с национальностью. Идеализируя прошлое, забывали, что Церковь XIX века несет на себе часть ответственности за катастрофу 1917 г. В прошедшие десятилетия Советская власть могла себе позволить радостно представлять Церковь в виде осколков прошлого мира.[247] Нет. Церковь не музей! В одной из последних проповедей отец Александр говорил, что он счастлив, что государство возвращает церкви верующим, их реставрируют, но добавил, что, если мы не обратим наши сердца, не изменим жизнь, они останутся пустой скорлупой.[248]

Тем временем зигзагообразно шла перестройка. Весной 1989 г. был избран новый парламент Советского Союза — Съезд народных депутатов СССР. Хотя коммунистическая партия сохранила свой монопольный статус, но впервые с момента установления Советской власти на одно место могло баллотироваться несколько кандидатов. Первая сессия, открывшаяся в июне, прошла очень бурно. Некоторые депутаты прямо обвиняли во всем коммунистическую систему. В течение пятнадцати дней жизнь, казалось, замерла: население застыло перед экранами телевизоров, заседания транслировались целиком. Однако перед этим в Тбилиси диким образом усмирили мирную демонстрацию над студентами, объявившими голодовку, учинили резню солдатскими саперными лопатками. Что же касается религии, тут власть снова заколебалась. В мае 1989 г. председатель Совета по делам религий Харчев был отстранен от должности, а идеологическая комиссия Центрального Комитета партии отклонила проект закона, имевшего целью либерализацию условий существования религиозных организаций. Закон о свободе совести будет, наконец, принят только в октябре 1990 г., месяц спустя после смерти отца Александра. Возвращение церквей продолжалось, хотя часто местные коммунистические власти всячески тормозили это и верующим приходилось объявлять длительные голодовки.

В октябре православная Церковь праздновала 400-ю годовщину установления Патриаршества на Руси. Впервые с 1918 г. торжественное богослужение проходило в Кремле, в Успенском соборе, после революции превращенном в музей. Патриархия тогда канонизировала патриарха Тихона. Надо сказать, отец Александр испытывал к нему особое глубокое почтение и регулярно поминал его на литургии.

На Пасху архиепископ Парижский кардинал Люстиже был с официальным визитом в СССР по приглашению Московской патриархии. По дороге в Троице-Сергиеву Лавру он настоял, чтобы остановились в Новой Деревне, и сам смог поговорить с глазу на глаз с отцом Александром. «Встретившись с отцом Александром Менем, — вспоминает кардинал, — с первых мгновений я почувствовал, будто знал его всегда как брата, как друга и понял, что отныне он мне станет близким навсегда. А между тем мы разговаривали всего лишь минут десять».