Отец Александр Мень. Христов свидетель в наше время

Патриарх Тихон под давлением международного общественного мнения и после того, как он выразил сожаление по поводу своей «антисоветской деятельности», был освобожден. И сразу же активно взялся за восстановление единства православной Церкви. Большинство епископов и священников из числа тех, кто встал на сторону «реформаторов», вновь подчинились его авторитету. Наряду с этим, он повторял во многих декларациях, что Церковь, не будучи ни красной, ни белой, признает и поддерживает Советскую власть. Патриарх умер в 1925 году, оставив завещание, где указал имена трех епископов, способных, как полагал, его заменить, до той поры, пока не будет созван Собор для избрания его преемника. Первые два уже были в ссылке, а третьего не замедлили арестовать, но он, в свою очередь, назвал своим преемником митрополита Сергия.[20] И он тоже был арестован. Освобожденный спустя несколько месяцев, митрополит опубликовал вместе с несколькими епископами заявление о своем лояльном отношении к большевистской власти, что вызвало большие споры среди духовенства. Бесспорно, уже Патриарх Тихон начал налаживать отношения с большевистской властью, хотя при этом старался держаться ближе к нейтралитету. В своем верноподданическом заявлении митрополит Сергий употребил выражение, ставшее легендарным: «Мы хотим быть православными и одновременно признавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой — наши радости и успехи, а неудачи — наши неудачи». Он также благодарил советское правительство за его «внимание к духовным нуждам православного населения». Более того, многие считали, что он не имел права говорить от лица всей Церкви, т. к. был в это время лишь заместителем местоблюстителя, то есть, выражаясь не церковным языком, заместителем временно исполняющего обязанности Патриарха, в силу сложившихся обстоятельств. Его также упрекали в том, что, противозаконно перемещая епископов, несогласных с ним, он, подобно обновленцам, опирался на советскую власть. Несколько епископов порвали с митрополитом Сергием, считая, что временно должны сами руководить своими епархиями, как это уже было во время гражданской войны в областях, отрезанных от Патриарха. Так они дали толчок зарождению целого движения, смысл которого заключался в уходе в подполье.

Новая фаза антирелигиозной борьбы началась одновременно с объявлением коллективизации. Сигнал был дан публикацией постановления, фиксирующего статус религиозных организаций. В основном этот текст (он был официально отменен только в 1990 году!) повторял антирелигиозные законы прошлых лет, но после его появления вновь участились аресты епископов и священников. Закрытие церквей пошло ускоренным темпом. Множество храмов было разрушено. Иконы и богослужебные книги сжигались целыми телегами. Был введен новый календарь; неделя теперь состояла из пяти или шести дней, а воскресенье, как день отдыха, упразднялся. К 1935 году Церковь, казалось, была вытеснена из общества. Действительно, видимой жизни Церкви не существовало, но тем не менее, она не погасла, а широко продолжалась повсюду, но тайно — стала катакомбной. Катакомбы XX века! В их недрах и пробудилась вера маленького Александра.

Под сенью преподобного Сергия

^{Александр с матерью}

Родители Александра Меня принадлежали к поколению, которое, в целом, не испытывало сомнений в правильности избранного пути и строило будущее общество, не ставя перед собой метафизических вопросов. Его отец учился в техническом институте и, подучив диплом инженера по текстильной промышленности, полностью отдался своей работе. Еврей по национальности, он утратил веру в детстве под влиянием своего учителя, но все же не стал воинствующим атеистом. Любая религия была ему чужда, но он терпимо относился к ней.

^{Вольф Гершлейбович и Елена Семеновна с сыновьями Александром и Павлом}

Зато мать Александра — Елена[21] была глубоко религиозна. Тоже родившаяся в еврейской семье, она была матерью воспитана в любви к Богу, Творцу Вселенной, любящему всех людей. «Когда я впервые услышала слова о страхе Божием, — вспоминает она, — я с недоумением спросила маму: „Мы ведь любим Бога, как же мы можем Его бояться?“ Мама ответила мне: „Мы должны бояться огорчить Его каким-нибудь дурным поступком“. Этот ответ меня вполне удовлетворил».