Отец Александр Мень: «Люди ждут Слова...»

Вскоре шум затих, инициатива отцов Г. Якунина и Н. Эшлимана, вопреки их ожиданиям, никакого движения в церковной среде не вызвала. Сильный по натуре, отец Г. Якунин преодолел этот кризис и продолжил борьбу за свободу религии. А вот отец Н. Эшлиман, который мог бы стать замечательным пастырем, сломался. Он попал под влияние одного странного человека, после чего эта маленькая группа священников, поначалу, несмотря на все различия, действовавшая заодно, раскололась. Отец этого странного человека служил в свое время в ГПУ и даже назвал сына именем Феликс, в честь Дзержинского. В 1937 году его расстреляли. После войны этот Феликс был завербован и стал осведомителем. Ему поручили проникнуть в тайное общество последователей йоги, он увлекся их идеями и заявил, что не станет продолжать эту работу. Посадили всех. В лагере его подозревали в стукачестве. Поэтому однажды его солагерники, обнаружив настоящего стукача, заставили Феликса убить его ударом ножа и тем самым доказать, что он их не предавал. Придя к вере в годы заключения и будучи личностью экзальтированной, он жил в ожидании конца света. Человек с большим обаянием, он мог оказать влияние на верующих, особенно на новообращенных.

Появление двух писем нашло отклик не только в церковной среде; рано или поздно они привлекли внимание диссидентов, которые начали интересоваться положением Церкви. Солженицын был взволнован и даже вдохновлен отвагой двух священников. «Еще весной бб–го года я с восхищением прочел протест двух священников — Эшлимана и Якунина, смелый чистый честный голос в защиту Церкви, искони не умевшей, не умеющей и не хотящей саму себя защитить. Прочел — и позавидовал, что сам так не сделал, не найдусь. Беззвучно и неосознанно во мне это, наверно, лежало и проворачивалось. А теперь с неожиданной ясностью безошибочных решений проступило: что-то подобное надо и мне!»[100]

И разумеется, эти два письма вызвали большой отзвук за границей, где развернулась кампания в поддержку христиан России. Многие думали, что письма составлены отцом Александром, из-за чего он стал казаться опасным властям. На деле же он восхищался двумя священниками и высоко ценил моральное значение их поступка, но считал, что его призвание как священника заключается в другом[101]. Своим главным делом о. Александр считал работу с прихожанами, евангелизацию, пастырский труд в общинах среди верующих и среди тех, кто ищет веру. Он полагал, что его призвание — отвечать на духовные запросы, появившиеся в обществе. Как раз в это время, в 1966 году, много молодых и не очень молодых людей неожиданно стали стекаться к нему. В новом приходе он стал свидетелем, как он заметил позже, «демографического взрыва».

Как не повторить здесь слова Спасителя: «Возведите очи ваши и посмотрите на нивы, как они побелели и поспели к жатве». Но «жатвы много, а делателей мало», — говорит также Писание[102].

Глава 6 Брежневские годы

Хрущев был свергнут в результате «дворцового» переворота. Разумеется, партаппаратчики были ему обязаны: теперь они не боялись, как во времена Сталина, что их разбудят ночным звонком, чтобы, дав несколько минут на сборы, отправить в тюрьму, но чувствовали, что могут лишиться своих мест в результате новых непредсказуемых реформ, которые готовил их кипучий патрон. К тому же они опасались, как бы в итоге намеченных генсеком преобразований, и прежде всего в результате десталинизации, которую Хрущев затеял (хотя накануне своего падения он уже начал давать задний ход), дело не кончилось бы гибелью всей системы. Выразителем стремлений этой касты, имя которой номенклатура, стал Брежнев. Чтобы спокойно пользоваться своими привилегиями, номенклатуре нужна была стабильность. Некоторые из «заговорщиков» хотели, по всей видимости, вернуться к модели «чистого и сурового» коммунизма, но возврат к сталинским методам с их обязательными поисками врагов и чистками таил опасность для самой номенклатуры. Вот почему в те годы перестали обличать преступления Сталина, но реабилитировали его лишь отчасти.

Наиболее ярким знаком, возвещавшим конец оттепели, был суд в феврале 1966 года, приговоривший к суровому наказанию писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля. Их обвиняли в том, что они публиковали свои сочинения за границей под псевдонимами. Парадоксально, но этот первый после смерти Сталина большой политический процесс отмечен явным и открытым проявлением общественного мнения, чего прежде не бывало. Мало того что обвиняемые отказались признать себя виновными, они получили поддержку внутри страны. Была организована кампания по сбору подписей под петициями, причем подписались сотни людей. Новое руководство решило навести порядок не только у себя в стране, но и в социалистическом лагере, подавив Пражскую весну 1968 года грубым военным вмешательством. На этом «коммунизм с человеческим лицом» благополучно закончился.