Отец Александр Мень: Жизнь. Смерть. Бессмертие

А лечиться надо. Это приятие усилий наших ближних, братьев–людей облегчить нам страдания. Это исповедание своей слабости. И все равно оно неотделимо от духовных усилий.

Говорите — «фарисейство»? Но ведь он был доволен собой, а нас не допускает до этого чувство ответственности, сознание недостижения уровня нашей веры.

Относительно комментариев к НЗ подумываю и сам[195]. Но кое‑что войдет в нового «Сына Человеческого»[196].

Храни Вас Господь. Фото еще не получил, но заранее благодарю. Хотелось бы преп. Сергия и Аллу.

Ваш

пр. А. Мень

[Май 1977]

Дорогая Юлия Николаевна! Сразу откликаюсь на просьбу. Мне нужны оглавные Спасы (два или даже три) небольших. Вот и задача для Вашей ученицы!

У нас жизнь идет по–прежнему. Скоро приведу в порядок рукопись арх. Луки о Духе, душе и теле[197]. И пошлю Вам. Кончил Сына Чел., новый вариант — тоже пошлю. Это заняло все мои мысли, силы и время за последние месяцы. Так духовно освежает это — столь необходимое — возвращение к Истокам! Мы часто забываем о самом главном. А ведь слова «Я альфа и омега» — сказаны не случайно. От того, что есть Он (не учение и не дело, а Он), человеку хочется жить. Есть для чего просыпаться каждый день. Только понимая это, приходишь к благодарному сознанию чуда, данного нам. «Бога не видел никто, единородный Сын, сущий в лоне Отчем, — Он явил»[198]…

Храни Вас Бог. Жду фото.

С любовью.

Пр. А. Мень

[Май 1977]

Дорогая Юлия Николаевна!

Простите, что не отвечал. Но опять‑таки мысленно общался с Вами через ежедневную молитву[199]. Дай Бог, чтобы Вам удалось поехать 30–го. Буду ждать. «Троицы» еще нет. Хотелось бы еще арх[ангела] Михаила с Натальей. Письма отца замечательные[200]. Он все больше открывается мне в своей страдальческой глубине и свете, преодолевающем всё. Его «Ей, гряди…» я очень и очень понимаю. Мне непостижимы устрашающие мысли, связанные с Парусией[201]. Ведь она есть радость, а не страх. И для нас она наступит, м. б., быстрее, чем для мира. Значит, мы обгоним его на радостном пути.

Пусть наши огоньки, горящие в разных местах, не гаснут, чтобы мы могли передать эстафету. Думаю, что Ваш и наш опыт будет небесполезен.

До встречи.

Храни Вас Бог.

Ваш

пр. А. Мень

[Май 1977]

Дорогая Юлия Николаевна, очень был рад узнать, что Вы приезжаете. Хотя Вам мучительно с нервом, но здесь Вам хуже не будет, а м. б., будет и лучше. Хотел бы Вас увидеть до Троицы.

То, что Вы пишете, — основное. Любовь — это полет, это прозрение, это сама жизнь. Без любви жизни нет, а есть прозябание. У нас много «любвей», которые озаряют жизнь, — к людям, к природе, к красоте, ко всему светлому. Но они лишь тень Главной. Собственно, Он — всё. Всё то, что нас радует, волнует, возвышает, окрыляет. Ради Него — стоит жить и быть. Он всегда — новый, всегда неожиданный. Наша самость — лишь тень, а Он — Жизнь, Бог Живой. Так чувствуем, когда нет слишком сильного страдания. А когда оно приходит, стоим в терпении, отдавая себя на волю Его. Конечно, в таком «стоянии» чувства притупляются, но это защитный механизм души, и на него надо смотреть, как на богоданное средство. Очень Вас жду. Соскучился. Особенно потому, что мало переписывались в последнее время (это от перенасыщенности). Знаете ли Вы, что дневники о. С. начали публиковать? Многое там мне совершенно неизвестное и важное.

Храни Вас Господь.

Всегда Ваш пр. А. Мень

[Май 1977]

Дорогая Юлия Николаевна!

Получил Ваше письмо, где Вы снова говорите мне о своих сомнениях, касающихся Евхаристии. Попытаюсь, как смогу, ответить Вам и Вашему знакомому.

Прежде всего — Евхаристия установлена Спасителем и была настолько дорога и важна для Него, что Он заповедал всегда совершать ее Своим последователям. Это — первое, после крещения, таинство.

Уже одно это заставляет нас относиться к нему с особым благоговением, даже если мы и не всё понимаем в его сущности. Это Его воля, Его желание.

Форма, которую Он избрал, была далеко не случайной. Как Вы знаете (хотя бы из книги Л. Буйе[202]), основой ее служили молитвенные братские трапезы в ветхозаветной Церкви.

Трапеза вообще издревле была самым интимным и светлым символом единения людей. Когда иудеи собирались на такие трапезы, они знали, что Господь невидимо присутствует среди них. Это первый аспект — Трапеза.

Второй аспект — Жертва.

В чем заключался смысл жертвенной символики с древнейших времен? Жертва была знаком единения с Высшим. Она тоже понималась как трапеза, на которой присутствует Божество (или его представитель в виде символа). Часть жертвы сжигали, часть шла на трапезу, шла людям, собравшимся у стола или очага. Жертвенное животное было эмблемой Бога, который входил в самые тесные отношения с людьми.