Отец Иакинф

А сейчас владыка сидел перед ним запросто, облаченный не в пышные архиерейские одежды, а в легонькую домашнюю ряску, и, потягивая мадеру, доверительно рассказывал про Вениамина Иркутского. Они были знакомы, оказывается, весьма коротко — оба учились в свое время в Санкт-Петербургской академии. Потом Вениамин, еще под светской фамилией Багрянского, был послан для окончания наук в Геттинген и Иену, а по возвращении состоял проповедником при дворе теперь уже в бозе почивающей императрицы.

— Да-а, давненько не видались, — говорил Серапион. — В семьсот восемьдесят девятом году в соборе Александро-Невской лавры, в присутствии государыни, в сан епископский нас посвятили. А вскорости я был возведен на кафедру в Курск, а Вениамин — в Иркутск. Вот с той поры и не сподобил господь свидеться. Как теперь — не ведаю, а в те годы здоровье у преосвященного было цветущее, а нрав строгий и вспыльчивый.

Рассказ Серапиона даже приободрил Иакинфа. Ну нрав нравом, а то, что Вениамин учился в университетах Иены и Геттингена, Иакинфу польстило. По всему видно — человек просвещенный. Под началом у такого и служить будет, надо думать, приятно.

Возвращался от владыки Иакинф в настроении превосходном. Им овладела охота немедля пуститься в путь — тотчас, как только посвятят в сан архимандричий. И прощай, Казань!

А как же быть с Наташей?

Но приятная теплота от выпитого рома разливалась в желудке, город, кремлевские башни, очертания монастыря подернулись легкой зыбучей дымкой, все расплылось слегка, и то, что час назад пугало неодолимостью, смешило теперь своей нелепицей. Все препоны казались теперь ничтожными, все затруднения и преграды вызывали лишь усмешку.

Он миновал монастырь и повернул к Кабану.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

I

Двадцать первого марта 1803 года министр внутренних дел действительный тайный советник граф Виктор Павлович Кочубей был на докладе у государя.

Александр I сидел за столом, на котором, кроме массивного письменного прибора с большой хрустальной чернильницей и десятком свежеочиненных по его руке перьев, ничего не было. Затянувшийся доклад утомил императора, и он поглядывал на часы. Стрелка приближалась к половине девятого, а в девять его величество отправлялся на Дворцовую площадь, где ежедневно присутствовал на разводе.

Оставалось одно, но щекотливое дело, и граф не знал, с чего и начать. Донесение губернатора было уклончивым. К нему, правда, были приложены рапорты городничего, начальника воинской команды, а также показания многих лиц разных званий, но все они противоречили друг другу.

— Ваше величество, принужден доложить о весьма прискорбном событии.

— Что там еще?

— Иркутский губернатор всеподданнейше доносит, что минувшего февраля… в десятом часу пополудни… на Московском шлагбауме в Иркутске… гм… был услышан шум и крики "Караул!" в ограде, расположенной поблизости семинарии…

— И что же?

— На шум прибыл находящийся при сем карауле унтер-офицер при одном ефрейторе и четырех рядовых, — докладывал Кочубей, отдаляя существо дела все новыми подробностями. — Пройдя в ограду, он увидел довольное число семинаристов. Приметно было, что семинаристы, а было их человек двадцать, все пьяные. Размахивая разными орудиями, они окружили ректора архимандрита Иакинфа. Когда же унтер-офицер попытался освободить ректора, семинаристы набросились и на него, а один даже ударил унтер-офицера в грудь топором. Должно быть, только толстая овчинная шуба спасла беднягу. Топор солдаты отняли. По просьбе архимандрита унтер-офицер выделил ефрейтора, дабы препроводить его, архимандрита, к преосвященному. На подмогу прискакал казачий объезд в шесть человек. Но те семинаристы по пьяному удальству своему заперлись в классе, прихватив и четырех казаков.

— Но это же бунт!

— Так точно, ваше величество. Пришлось докладывать на главную гауптвахту. Незамедлительно прибыл отряд солдат под командой офицера. Стали стучаться. Но, когда дверь отперли, в классе оказалось только восемь семинаристов, остальные успели попрятаться, а в углу, на кровати, прикрытая тулупом, стонала женщина.

— Это в закрытом-то духовном заведении!

— Но вот тут-то, ваше величество, и начинаются противуречия и нелепицы. Допрошенные семинаристы, все великовозрастные ученики старших классов, от риторики до богословия, в один голос показывают, будто женщина сия купно с отцом архимандритом из окошка ректорской кельи выпрыгнула, когда они пытались в ту келью проникнуть.

— Что, что? Женщина в покоях архимандрита?

— Так точно, ваше величество. Будто жила с ним за келейника. Архимандрит, однако же, обвинение сие почитает для себя оскорбительным и решительно отвергает.

— А сама женщина?

— Женщина показывает, будто была затащена в ограду семинаристами, когда ненароком проходила мимо. Да и окошко-то высотою до трех сажен.

— М-да! Что же вы полагаете, граф? — На красивом лице Александра проступило выражение любопытства и растерянности.