Отец Иакинф

Хорошо еще, что и теперь он не утратил способности с головой уходить в дело, погружаться в него без остатка.

От кого-то слыхал он, что люди, старея, все больше делаются рабами своих прирожденных страстей. Он, напротив, чувствовал, что освобождается от многих. Они были теперь невластны над ним. Правда, он не был так вынослив, как прежде, быстрее уставал. Но работал он не меньше, а пожалуй, даже больше, чем в свои зрелые, а тем более юные годы. Старался наверстать упущенное? Да нет, даже и не старался, просто труд был для него первейшей потребностью жизни, неодолимой и естественной. И он отдавался ему с жаром, с одушевлением, забывая обо всем вокруг. Хоть ему и было много за пятьдесят, его не покидало ощущение, что зенит жизни все еще впереди. Это было его счастье. Немногие способны на такое.

И еще — у него была Таня. Ему казалось, что она перенесла обрушившийся на них удар судьбы с большим мужеством и самообладанием, чем он сам. Она была ему поддержкой и утешением. В ней находил он все, что нужно было человеку в его положении, — бодрость духа, спокойный, ровный характер, отсутствие столь свойственного женщинам стремления во что бы то ни стало переделать мужчину на свой лад, уважение к его делу, веру в его силы и в значение его трудов. Нет, это было чудо, что он встретил ее снова после стольких лет заблуждений и соблазнов.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Может быть, Иакинф был не прав, и зенит жизни он уже миновал. Но ему предстояло еще двадцать лет напряженного, подвижнического труда. Именно в эти годы будут написаны главные его книги, завершены самые фундаментальные труды.

Все эти двадцать лет, преодолевая тяготы лаврского заточения, придирчивый надзор светского и духовного начальства, продираясь сквозь жестокие рогатки николаевской цензуры, а последние годы борясь еще и с тяжелым недугом, он будет неустанно трудиться, занимаясь изучением не только милого его сердцу Китая, но и других стран Центральной и Восточной Азии. Как и прежде, с тем же тщанием будет изучать он и древность й средневековье, и современное ему положение в странах Востока. Впервые он сделает достоянием мировой науки огромное богатство исторических памятников древнего и средневекового Китая. Тщательно переведенные и нередко обстоятельно прокомментированные, они составят основу пятнадцати его книг и бессчетного числа статей, очерков, полемических заметок и рецензий, которые на протяжении еще двадцати лет будут регулярно появляться на страницах почти всех издававшихся в России журналов и по существу откроют науке совершенно новые страницы истории человечества.

Но значение его трудов не исчерпается только этим.

Заслугой отца Иакинфа будет решение ряда принципиальных проблем, определивших дальнейшее развитие отечественного востоковедения. Крупнейший монголист первой половины XIX века О. М. Ковалевский говорил: "История должна решить вопрос, какие племена искони обитали в Азии; раскрыть их судьбу, взаимное борение и конец, когда они уподобились волнам, поглощающим друг друга без малейшего изменения поверхности бурного океана".

Труды Иакинфа явятся ответом на эти вопросы.

Так, в противоположность господствующему мнению европейских ученых своего времени, Иакинф выдвинет свое собственное, согласно которому монголы издавна населяют обширные территории Центральной Азии, хотя и получили свое современное название лишь в XIII веке. Разделение вопроса о происхождении народа и его самоназвания явится шагом вперед в ориенталистике. Отвергнув широко распространенные в европейском востоковедении XVII, XVIII и начала XIX века теории о египетском и вавилонском происхождении китайцев, Иакинф поставит вопрос о самобытности китайской культуры. Опираясь на впервые введенные им в научный оборот источники, он убедительно покажет, что китайская культура родилась и первоначально развивалась в долине реки Хуанхэ, что будет подтверждено позднее археологическими раскопками конца XIX и 20-х, 30-х и 50-х годов XX века.

Во многих своих трудах он подвергнет резкой критике попытки европейских католических миссионеров найти "в китайских преданиях тождество с событиями библейской истории, не имевшими никакой связи с Востоком Азии". Столь же язвительно и резко он будет критиковать пангерманские теории о происхождении китайцев. Высмеивая утверждения немецких ученых, что племена Тянь-Шаня являются протогерманскими, он покажет, что в них "даже запаху германского не было".