Отец, или Цена родительской любви

Утро, уже давно превратившись в яркий солнечный день, осветило своими приветливыми лучами комнату, в которой после столь тревожно проведённой ночи совсем недолго спал Пётр Иванович. Теперь он уже сидел за столом и молча читал небольшую бумажку. Прочитав её несколько раз, он встал, подошёл к двери в другую комнату и постучал в неё. Из второй комнаты вышла заспанная Людмила в халате.

Пётр Иванович протянул ей бумажку:

– Вот, смотри… всё кончилось…

Людмила, зевая и потягиваясь, взяла её в руку:

– Что кончилось?

Пётр Иванович сел на стул у стола, равнодушно и опустошённо прошептал:

– Всё кончилось… Жизнь кончилась… Да ты прочитай бумажку-то.

Людмила поднесла бумажку к лицу, стала читать вслух: «Отец, душа-то твоя всхлипнула по делу, ой как по делу! И вероятно, ты прав. Я, кажется, действительно трус. Когда вы проснётесь, я уже буду в прокуратуре. Извини, что оставил тебя без внуков…»

Людмила растерянно стала озираться по сторонам:

– Ну надо же, а я и не заметила, как он исчез! – повернулась к Петру Ивановичу, с огорчением выкрикнула. – Но какой же он дурак! Ну кто бы узнал, а? Свидетелей-то не было! Ни одного!

Пётр Иванович, казалось, пребывал в полном трансе, но ответ его показал, что трезвости мысли он не потерял:

– Да нет, не дурак… Хотя и вряд ли поумнел…

– Что вы имеете в виду?

Пётр Иванович взял у Людмилы записку сына:

– Ну… видишь, как пишет? Вероятно… Кажется… Он никогда не осознает определённо, кто он есть такой… Никогда, к сожалению…

Людмила с раздражением выкрикнула:

– Да о чём это вы, Пётр Иванович! Человек добровольно пошёл на эшафот, а вы тут философствуете! Я-то поначалу думала, что вы искренне хотите уберечь его от судебной расправы, от тюрьмы, а вы!.. В мораль какую-то сомнительную ударились! Совесть! Трусость! Какая совесть! Шкуру спасать надо!

Пётр Иванович спокойно посмотрел на Людмилу:

– Чью шкуру?..

– Вон как вы заговорили! Намекаете, что я только о своей шкуре и пекусь?! А как же ваши внуки?! Не будет теперь внучат-то! Не будет! В полном одиночестве помрёте теперь! Стакан воды некому будет подать!..

– Да, теперь уже я никогда не увижу ни сына, ни внуков… Но ты знаешь, мне почему-то стало легче… Да, мне стало легче…

Людмила раздражённо и резко махнула рукой:

– А, ну вас всех к чёрту! Один трус, другой – философ-моралист! Всё, я ухожу!

Пётр Иванович усмехнулся:

– Куда?

Людмила уже совсем не стеснялась своей грубости:

– Не куда, а вообще от вас! От Игоря! От вас, его бестолкового отца, который вместо того чтобы спасти сына от тюрьмы, стал почему-то будить в нём совесть! Ха-ха-ха! Как будто на совести нынче можно заработать! За совесть не платят, Пётр Иванович, не платят! С голоду будешь помирать с этой самой совестью, но даже, – собрала пальцы в щепотку, потрясла этой щепоткой перед носом Петра Ивановича, ехидно взвизгнула, – корочки хлебушка за неё не дадут!

Пётр Иванович с грустью улыбнулся:

– Да ты, девонька, тоже вон как заговорила! Я-то не могу сдать сына, потому что я отец. Понимаешь? Отец. А ты только что отказалась от моего сына с лёгкостью ну просто необыкновенной! Если б ты была матерью, может, и понимала бы меня… А-а-а… – взмахнул он рукой, – зачем я всё это?.. В общем, я хочу предложить тебе…

– Что предложить?

– Продолжать жить в квартире Игоря. Может, всё-таки дождёшься его…

Людмила засмеялась:

– Мне уже сорок первый идёт! Если ему дадут пятнадцать, вы, что же, предлагаете мне до пятидесяти шести куковать в одиночестве, ожидая возвращения вашего сыночка?!

– А почему бы и нет? Ну заведи себе хахаля, но сына моего дождись…

– А ребёнок?! Я же ещё могу родить! Нет уж, увольте от такой радостной перспективы! Увольте! Не хочу! Я ухожу по-настоящему! Конечно, я понимаю, квартира до брака принадлежала Игорю, поэтому прав на неё я не имею, но это и хорошо, решительнее буду судьбу свою устраивать!

– Да, квартиру Игорю купил я. Давно уже. Но я же тебя не гоню из неё. Живи, сколько хочешь. И всё-таки жди…

– Нет уж! Спасибо вам, Пётр Иванович, за доброту вашу, но я ухожу, повторяю, по-настоящему!

Голос Петра Ивановича дрогнул, стал сдавленно-глухим и тихим:

– Просто я надеюсь, что его ещё, может, не посадят… Или дадут не так много…

Людмила засмеялась:

– Ага, немного!.. Вы не видели проломленный череп! Даже если несчастный выживет и не станет инвалидом, Игорю дадут – мало не покажется!.. Ну всё, Пётр Иванович, я пошла одеваться.

Людмила скрылась за дверью второй комнаты. В этот момент раздался звонок во входную дверь. Пётр Иванович неспешной старческой походкой подошёл к двери и открыл её. На пороге появился мужчина, показал Петру Ивановичу красную корочку. Пётр Иванович посторонился и молча пропустил мужчину в комнату.

Мужчина зашёл в комнату и строго представился:

– Я следователь. Сергеев Сергей Сергеевич.

Пётр Иванович засмеялся:

– Ох, батюшки мои, сколько же Сергеев участвовало в твоём проектировании! Ну просто Кубосерж!

Сергеев недовольно передёрнул плечами:

– Не понял. Что значит, кубосерж?

Пётр Иванович усмехнулся:

– Сергей в кубе!..

Сергеев многозначительно и с укором посмотрел на Петра Ивановича: