Отец моего жениха

Стараясь не смотреть на широкоплечую фигуру Молотова, сидящую за столом, я беру кофе и походкой сумрачного ниндзя иду к нему. Бесшумно то есть. Опускаю чашку на стол и не удерживаюсь от того, чтобы не вдохнуть его парфюм. Классный он у него. Даже слюна во рту собирается и сердце начинает стучать сильнее. С феромонами что ли? Самок так олигарх привлекает? Хотя самки на него и так вешаются, я уверена. Он же ходячая реклама яхт, часов и дорогих автомобилей. С его прессом он бы идеально подошел на рекламу яхты. Ну судя по тому, что я видела в бассейне. И волосы у него густые и никакой седины. В тридцать девять для седины рано? Вряд ли он как покойный Кобзон подкрашивает.

— Юля, у тебя так бульон выкипать начинает, — ледяным голосом произносит Молотов и поднимает на меня свой не менее ледяной взгляд.

Мать твою. Это я у него за спиной задумалась? Охх, Живцова, не зря моя бабуля говорила, что медаль с отличием ума не прибавляет.

Лицо приобретает цвет смородинового морса, того самого, который тоже может выкипеть, если я продолжу и дальше отравлять мозги парфюмированными феромонами, и я, сорвавшись с места, бегу к плите. Руки ходят ходуном, в голове кисель.

От волнения я хватаю со столешницы нож и начинаю быстро нарезать хлеб. Непонятно для кого: вряд ли Молотов ест бородинский, а я вот уже третий день на диете. Ладно, голубей покормлю.

На мысли о голубях, нож выскальзывает из трясущейся руки и указательный палец обжигает резкая боль.

— Гребанный Экибастуз, — взвизгиваю я и шокировано смотрю на глубокий надрез, из которого немедленно начинает струиться кровь. Наверное, также она текла из хрюшки, чей бекон проигнорировал Молотов.

Ноги становятся ватными, потому что вида крови я не переношу. Так бы может на медицинский пошла, но не срослось. И больно, так больно.

— Дай посмотрю, — раздается не терпящий возражений голос Молотова из-за моей спины.

Я разворачиваюсь и, закусив губу, тяну к нему дрожащую кисть. Надо чем-то перемотать, потому что моя провинциальная кровь уже вовсю заливает дорогие московские полы.

Одной рукой Димин отец перехватывает мое запястье, второй сдергивает рулон бумажного полотенца со столешницы и, отмотав, подкладывает под кровоточащий палец.

— Садись, — говорит строго, но не по-злому, и слегка подталкивает меня к стулу. — Ты очень бледная. Где у нас лежат медицинские принадлежности? Бинты, лейкопластыри?

От его спокойного ровного тона я начинаю понемногу приходить в себя и, рухнув на стул, тычу здоровой рукой в верхний ящик кухонного гарнитура:

— Жестяная коробка из под конфет, — и на недоуменный взгляд Молотова, поясняю: — Я ее с собой из Рязани привезла.

Ну а чего? У нас дома всегда лекарства в таких хранятся.

— А хлоргексидин есть в ванной.

Молотов быстро покидает кухню и секунд через тридцать возвращается с нужным флаконом в руках и упаковкой ватных дисков «Русалочка».

Опускается передо мной на корточки, так что стрелки на его брюках натягиваются, а лицо находится на одном уровнем с моей грудью и обхватывает руку.

От его горячего прикосновения меня прошибает озноб, и все тело покрывается мурашками. Точно у него феромоны. Ох, уж эти грязные парфюмеры.

— Больно? — негромко уточняет Молотов, прикладывая смоченный ватный диск к моему пальцу. — Ты дрожишь.

Я и, правда, дрожу. И даже дыхание затаила, чтобы его не нюхать. Еще бы глаза закрыть, чтобы не видеть, какие у него большие ладони и густые черные ресницы, но это будет, наверное, подозрительно выглядеть.

— Немного, — мой голос похож на шуршание сухих листьев, которые прохожие топчут в парках. Охрипла я что-то.

— Придерживай вату. Я сейчас перебинтую.

Каждый раз когда его пальцы задевают мои, меня снова и снова бьет током. Я уже и про кровь и про боль забыла, потому что испытываю странное желание, чтобы эта перевязка не заканчивалась. Пусть мой палец будет похож на разжиревшую мумия, но я хочу подольше ощущать на себе заботу.

— Ну вот и все, — заключает Молотов и, затянув белый тряпичный бантик, поднимает на меня глаза. — Если будет кровить, нужно будет съездить в травмпункт.

Надо его поблагодарить, но все слова куда-то делись, и я просто на него смотрю. И он тоже смотрит. На мой рот. В животе становится горячо и я жалею что не надела лифчик, потому что соприкосновение футболки к соскам ощущается как наждачка.

— Спасибо, — выдавливаю я и прячу перебинтованный палец за спину. — Я пойду собираться.

Молотов кивает и поднимется на ноги. Лицо беспристрастно, брюки удивительным образом не помялись.

— Мне тоже нужно ехать. Диме передай, что я к нему ближе к вечеру заеду.

Я бормочу «угу» уже после того, как он покидает кухню. В голове творится полный кавардак, а дыхание так и может прийти в норму. Продержаться еще четыре дня, а потом нужно поговорить с Димой о том, чтобы на время визита его отца поискать отдельное жилье. Плохая это идея — жить с Молотовым под крышей одного дома.

Юля

— Ну и как тебе живется с секси-папочкой? — спрашивает Маринка, когда в перерыве между лекциями мы бредем в университетскую столовую. — Он тебя не обижает? Не домогается?