Отец моего жениха

Время на часах показывает одиннадцать, но меня уже клонит в сон. Сказываются подъемы в пять утра и езда после учебы в больницу. Я раздеваюсь до трусов и натягиваю Димину футболку. Пахнет им: свежим спортивным парфюмом, совсем не похожим на тот, которым душится Молотов. Димке он подходит: аромат веселый и легкий. И Сергею его запах тоже идет: уверенный и брутальный, с нотами вызова и опасности. Ох, Живцова, с каких пор ты таким поэтическим парфюмером стала?

Засыпать в огромном пустом доме одной страшновато, поэтому оставляю ночник включенным. Завтра нужно будет извиниться перед Маринкой за то, что вспылила и убежала. Перед козой Дашей извиняться я, разумеется, и не подумаю. А еще кисель для Димы сварить и постараться успеть к нему до начала лекций. Гипнотизирую подсвеченный абажур ночника глазами и постепенно погружаюсь в желанный сон.

Снится мне какая-то лабуда: синеглазые медведи, разговаривающие голосом Насти Каменских, полысевший Дональд Трамп и россыпи гречки, в которой я утопаю ногами. Испугавшись, что могу провалиться в нее с головой я открываю глаза и, сев на кровать, пытаюсь отдышаться. Уфф. Всегда боялась умереть от недостатка кислорода. Футболка влажная и хочется пить.

Убеждая себя, что забор вокруг дома Молотовых достаточно высок, чтобы задержать грабителей, я выхожу в коридор и шлепаю босыми ногами к лестнице. Давно пора завести в нашей с Димой спальне склад минералки. Я часто просыпаюсь по ночам от желания пить.

Оказавшись в полумраке гостиной, я останавливаюсь как вкопанная, ощущая как сердце разгоняется под тканью футболки. В кресле кто-то сидит! Сидит, твою мать! Я еще слишком молода, чтобы вот так глупо сдохнуть! Ну какого черта я не осталась в Альтуфьево, а ?? Чем была плоха коза Даша? Ну стерва редкая, но порезать на кожаные ремни она ведь меня не хотела! А этот мужик в кресле наверняка захочет. Кожа у меня — что надо и никаких татуировок.

Но по мере того, как глаза привыкают в темноте, а мозгу возвращается способность соображать, я понимаю, что планов резать меня на ремни у сидящего нет. И вставать, собственно, у него тоже нет плана. Я машинально обхватываю себя рукам, когда понимаю, что человек в кресле — это Молотов. Судя по белеющему в темноте пятну рубашки он в той же одежде, в которой был утром. Уснул? С ним, вообще, все в порядке?

Поколебавшись несколько секунд, я одергиваю футболку и, стараясь ступать беззвучно, иду к нему. Просто удостоверюсь, что олигарх дышит и вернусь к себе в спальню. Ох, хоть бы он дышал, а то полиция, как пить дать, предъявит обвинения в том, что это я Молотова порешила. Сына прикормила кожурками от семечек, спровоцировав приступ аппендицита, а отца в это время отравила. От нас, провинциалок, еще и не такого можно ожидать.

Я останавливаюсь напротив кресла, в котором, размеренно дыша, спит живой олигарх и невольно вдыхаю его запах. Дерево, бергамот, апельсин и что-то еще, от чего во рту влажнеет. Подбородок Молотова покоится на его груди, рука, лежащая на подлокотнике, сжимает полупустой стакан с виски. Блин, он похоже, устал. Есть ли вообще в его жизни человек, который о нем заботится? В Лондоне есть наверняка , а вот в Москве, похоже, что никого. Дима в больнице, а от Снежаны заботы как от козла молока. Вроде сорок женщине, а сама как ребенок.

Я несколько секунд смотрю на спящего Молотова, во сне кажущегося таким безопасным, после чего тихо крадусь к дивану и беру плед. В комнату я, положим, его огромное тело не дотащу, но укрыть от холодного дуновения кондиционера смогу.

Возвращаюсь к креслу и бесшумно опустившись на корточки, тяну руку, чтобы забрать из ладони Молотова стакан. Уронит, порежется, паркет испортит. Чтобы без меня делал вообще. Обхватив теплое стекло , начинаю тянуть и едва не взвизгиваю от неожиданности, потому что в этот момент на моем запястье смыкаются горячие пальцы, и Молотов открывает глаза.

— Я… я просто хотела… — горло парализует неконтролируемым волнением и язык отказывается ворочаться должным образом.

— Что ты хотела, Юля? — голос Молотова охрипший и тягучий, взгляд темный и тяжелый. Кажется, он прилично пьян.

— Увидела, что вы спите и хотела…

Договорить у меня не получается, потому что хватка на моем запястье усиливается и Молотов дергает меня к себе, так что с корточек я валюсь на колени. Во рту становится так сухо, что язык прилипает к небу, а сердце начинает отбивать бешеный ритм.

— Ты мне не нравишься, Юля, — негромко продолжает Молотов, не сводя с меня глаз. — Совсем.

Я тихо выдыхаю, потому что он, наконец, отпускает мою руку.

Но, как оказывается, преждевременно, потому что его ладонь вдруг обхватывает мой подбородок. Я забываю как дышать, как думать и как разговаривать, когда его большой палец скользит выше и дотрагивается до моей нижней губы.

Я пытаюсь сглотнуть, но не выходит, пытаюсь покрутить головой, чтобы избавится от этого вопиющего прикосновения, но этого у меня тоже не выходит. Вместо этого я замерев смотрю в лицо Молотова, который, не отрывая взгляда от моего рта, продолжает водить жесткой подушечкой пальца по моей губе.