Отец моей малышки

Я вздыхаю – еще один игрок в этой компании, которая желает загнать меня замуж. Вот уж не подумала бы час назад, что эта ненормальная истеричка будет сидеть со мной за одним столом и благосклонно поглядывать в мою сторону. Даже не верится, что еще недавно она обзывала меня последними словами.

А уж на Масюню-то как смотрит – прям чистый елей в глазах! Но с ней этот номер не прокатит – дочь крайне недоверчиво относится к людям, которые при ней повышали голос. Хорошо еще хоть не слышала, как ее папка умеет орать басом.

– Деточка, а ты почему не кушаешь? – сладким голосом спрашивает Валентина Семёновна всплескивая руками. – Не любишь печенье?

Масюня крутит головой, наморщив нос.

– Не-а. Это не люблю. Я из длугой колобки лублу.

– Коробки? – свекровь поднимает бровь.

– Коробки с овсянкой, – поспешно вмешивается моя мама, побледнев. – Крупы ж в коробке идут, она и запомнила.

– Да, да, поняла, – насмешливо кривит губы Валентина Семёновна. – Ну, тогда я принесу тебе в следующий раз другое печенье попробовать. Шоколадное.

– Принесешь, конечно, – неожиданно жестко вмешивается Саша. – Если извинишься за свое неподобающее поведение. Ты, по-моему, только Машу умудрилась не оскорбить в этой комнате сегодня.

И это тоже большое дело – вдруг понимаю я. Она как минимум не называла Масюню «ублюдком», как это любила делать мадам Баламова. Конечно, можно сказать, что Маша ей не чужая – она изначально настроена была по-другому…

И все же это чертовски важно, вдруг понимаю. Какая бы надменная эта тетка ни была, она не чужая моей дочери!

А еще это… странно – в принципе знать еще каких-то людей, кроме нас с мамой, которые не чужие моей лялечке. Знать, что у нее есть родственники – близкие, ближе некуда! – которые, если, не дай бог, что-то случится с нами, заменяет ей и маму, и бабушку!

И что теперь? Я поджимаю губы, глядя на то, как Сашина мама сюсюкает с Масюней. Растечься лужицей ради того, чтобы у Маши было больше родственников? Простить все и забыть?

Сама мысль о том, что я превращаюсь в клушу, мечтающую о том, чтобы «у ребенка был отец» и готовую пойти ради этого на жертвы, пугает меня неимоверно.

Потому что Зорин – самовлюбленный эгоист, не считающийся ни с чьими желаниями, кроме своих собственных. И кроме того, что он Машин родной отец, он ничем не отличается от любого из тех, кого мне пыталась в свое время сосватать моя мама.

***

До самого вечера я лелею эти мысли, потому что они сдерживают меня, не позволяют расслабиться и сдаться, поплыть по течению. «Он такой же, как и все» – напоминаю себе. Да, ему нужна Маша, и пока со мной не скучно, нужна я.

А ты должна думать о себе. Ты ведь уже раскрывала ему свое сердце, помнишь? Во второй раз попадаться на этот крючок нельзя.

А крючок между тем забрасывают с завидным упорством. И через меня, и через Масюню, и через ужин в дорогом ресторане, куда мы едем всей нашей дружной «семьей», отправив подружившихся матерей по домам.

В ресторане Зорин ведет себя великолепно, галантен, привлекает внимание женщин и завистливые взгляды ко мне – как же, такой мужчина, да еще и с хорошеньким ребенком на руках! Млеют все – от уборщиц и до менеджера, которая явно с ним знакома.

А мне страшно. Потому что кто девушку гуляет, тот ее и…

– Успокойся… – Саша накрывает мою руку своей, заставляя вздрогнуть. – Я же обещал тебе, что если не захочешь, ничего не будет… – он продолжает шепотом, наклоняясь к моему уху, и я вся покрываюсь мурашками, целиком.

Но мне страшно не из-за того, что он будет принуждать меня к сексу. А из-за того, что я, скорее всего, соглашусь. Сдамся сразу же, как только он поцелует меня туда, куда сейчас шепчет. И это будет конец. Моей гордости, самоуважению, возможности что-то самой решать в своей жизни. Он размажет меня. Распластает буквально и образно говоря, и сделает по-настоящему «его». Безвольной и угодливо смотрящей ему в рот.

О, я помню, как я смотрела на него после нашей первой ночи… Как на БОГА.

И сейчас буду, без всякого сомнения, испытав на себе, как могут различаться мужчины в постели.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

К тому времени, как мы приезжаем домой, я настолько взвинчена, что опасность быть затащенной в постель отпадает сама собой. Меня сейчас, наверняка, можно только грубо изнасиловать, чего он, конечно же, себе не позволит.

Купаю сонную Масюню и позволяю ему снова забрать ее к себе в комнату. Все равно я не буду спать этой ночью – так хоть свободнее будет шастать до ранних часов утра по дому, накручивая себя до самой крайней степени…

– Не надо… – вымучиваю, когда он пытается обнять меня, успокоить, прижать к груди. И выкручиваюсь из объятий, быстро закрываясь в комнате. Надеюсь, он не будет вламываться, видя мое состояние.

***

Ночью же, уже под утро, изможденная и измученная бессонницей, я иду в ванную комнату… и затаиваю дыхание, слыша, как Саша в соседней спальне уговаривает Масюню не бояться приснившегося кошмара.

– Ну вот скажи, что тебе приснилось? – выспрашивает у нее, явно подавляя зевок. – А я тебе объясню, почему этого не бывает.