Отец моей малышки

– Ну вспомни – она пришла, когда мы прощались перед твоей поездкой и принесла тебе флэшку, а ты еще отругал ее? Сказал, что она могла бы загрузить тебе содержание в твой гугл-докс, вместо того, чтобы переться к тебе домой?

Его глаза вспыхивают и расширяются.

– Теперь вспомнил. Ты думаешь…

– Ну, конечно! Это она подослала это второе сообщение! Зашла с твоего компа в офисе или какого другого дивайса, увидела, что ты со мной переписываешься и дописала от себя, чтобы выглядело так, будто это ты дописал!

Я ахаю, закрывая рот руками.

– А она ведь и со мной так же обошлась! Через деканат получила доступ к моей почте и заказала на нее билет! А ты и купился!

– Не я, – резонно заметил он. – Мой адвокат. Да любой бы тут купился. Но как же сумка? Письмо?

– Письмо она сама отдала мне. Встретила в коридоре перед твоим кабинетом и попросила передать тебе – сказала, что это типа прощальное. И попросила отдать тебе, когда сама уже уедет. Мол, ты ее отговаривать начнешь, а она – гордая. Сумку мне привезла мама – после того, как Алла позвонила ей под видом директрисы детского сада.

– Вот ведь одержимая сучка! – процедил он, играя желваками на челюсти.

– Она-то сучка… – в тон ему процедила я. – А ты после всего, что натворил – кто?

Тяжелая, грозная тишина поглотила комнату, нарушаемая только нашим дыханием и тиканьем настенных часов. Невольно, я стала прислушиваться к этим двум звукам, пытаться синхронизировать их и даже считать, отмеряя секунды времени, которое требуется этому человеку на осознание глубины собственной вины.

Резкий вдох носом дал мне понять, что осознание произошло.

А вот того, что произошло дальше я не ожидала.

Я не была готова к тому, что Александр Борисович Зорин, ректор моего университета, самовлюбленный и эгоистичный красавец, сползет с кровати прямо на пол, сгребет меня в охапку и уткнется лицом в мои колени. Молча.

Дыхание застряло у меня в горле. От переизбытка всего и сразу сердце заколотилось, накачанное адреналином... Кровь побежала быстрее – и вовсе не только от переживаний.

– Прости меня… – услышала я сдавленное, произнесенное прямо в ложбинку между коленями. Руки мои задрожали, неистово желая вцепиться ему в волосы.

– Прости, любовь моя… – повторил он, елозя лицом, горячим дыханием обжигая мои ноги, закрытые тонкой сорочкой.

– Я… я подумаю… – пролепетала, чувствуя, как зрачки мои уходят под веки, а комната начинает медленно кружиться вокруг нас...

Боже, что он делает…

– Клянусь, я искуплю свою вину… Ты не пожалеешь… – продолжает мой невольный соблазнитель, сжимая меня все крепче, задирая лицом сорочку и продвигаясь со своими почти-поцелуями все дальше, все выше – туда, где он мог добиться прощения за что угодно, за любые свои прегрешения…

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

– Саш… Погоди… – бормочу, почти теряя сознание. – Я прощаю тебя, только давай… только… оххх… – мои слабые отпихивания меняют направление на противоположное, пальцы переплетаются с его, и вот он уже понял, что со мной творит и почему я, задыхаясь, притягиваю его за рубашку к себе, на себя… Не мог не понять.

– Прости… прости меня… – шепчет все выше и выше, уже осознанно задирая на мне рубашку и сжимая, стискивая руками бедра. Достигает цели, обжигает торопливым, горячим дыханием, целует каждый сантиметр…

И я не выдерживаю – выгибаюсь и впиваюсь зубами в собственную руку, чтобы не закричать. И лечу. В первый раз за четыре года – лечу.

Глава 20

Александр

Просыпаюсь в раю. Настоящем, как он есть. Точнее, как я его помню – я, Лиля, пуховое одеяло и раннее-пре-раннее утро. Когда можно открыть глаза, счастливо улыбнуться и снова закрыть их, прижав к себе теплое, размякшее ото сна тело любимой женщины.

И снова уснуть – часа эдак на два… а потом проснуться и заняться с ней прекрасной, утренней любовью.

Согласно плану, я счастливо улыбаюсь. Поверить не могу, что это произошло. Что меня простили. Что дали еще один шанс в этой жизни сделать всё правильно…

Что у меня теперь есть семья.

Продолжая улыбаться, с закрытыми глазами начиная шурудить под одеялом свободной рукой – вторая под Лилиной головой…

– Хотю аисницу! – заявляет от дверей кто-то очень не вовремя проснувшийся. Я отдергиваюсь – неловко, цепляя Лилю за грудь… И тем самым бужу ее. Эхх… Плакал мой «завтрак».

– Что? Кто… – со сна бормочет моя женщина, резко поднимая от подушки голову – всклокоченную настолько, словно мы спали не в постели, а на сеновале.

– Мааама? – удивленно тянет малышка. И после паузы: – Пааапа? Вы сто тут… спите? Вместе?!

– О боже… Что мы наделали! – сразу же паникует Лиля, вырываясь из моих объятий и выбиваясь из-под одеяла. Совершенно забывая о том, что спала голая.

Но я-то помню! Забыть о таком, спя с ней в одной кровати, довольно сложно.

– Лежи, – прикрикиваю на нее – в таком состоянии другого тона она и не услышит. – Я возьму ребенка.

Мой тон действует – притихнув, Лиля вновь зарывается в подушки, хлопая на нас с Машей ресницами и явно не понимая, как объяснить все это дочери.