Отец монстров

— Это белая горячка, — поставил диагноз Мелодий. — Так белая горячка начинается. Я точно знаю. От нее лучшее средство на ладан дышать. Приходишь в церковь и на ладан дышишь, дышишь… неделю подышишь — как рукой снимет, говорят, и при бронхите хорошо.

— Нет, — возразил рыжий, — горячка не так начинается. Лучшее средство против горячки, от глюк, когда вальты пошли, — это корень жизни. Бабка моя еще учила, мелко его так нарубить и принимать отвар по столовой ложке. А здесь не горячка была, тут Машка, стерва, подкладывала, чтобы я подумал, что от пьянства совсем свихнулся, и пить бросил. Но я хрен ей брошу! — рыжий показал Мелодию, потом Андрею веснушчатый кукиш.

— Правильно.

Мелодий снова налил и, не ломая голову, предложил снова за депутатов. Но рыжий, возразив, предложил за президента.

— Пить нужно всегда на повышение градуса, — и, мгновение подумав, добавил: — И рейтинга.

Андрей пить отказался, не потому, что за президента, да хоть за черта лысого, если охота, — не было настроения. Он встал из-за стола, подойдя к комоду, открыл его. Дыхание перехватило. Андрей пододвинул стул, сел рядом с женщиной.

— Ты чего-то часто к моей жене повадился, — бросил от стола Мелодий. — Ну, да я не ревнивый. Как бабка помрет, отдам тебе ее, Андрюха. Возьмешь?

Андрей не ответил. Разговор за столом возобновился.

Андрей протянул руку и осторожно погладил Марианну по щеке, кожа ее была бархатистой и упругой.

— Никогда я не видел таких женщин… — прошептал он неслышно одними губами. — Почему?

Сейчас он совершенно позабыл о Кристине, с которой ему было так истерично-восхитительно совсем недавно, ее как бы не существовало никогда и нигде, а Марианна, казалось, наоборот, всегда была в его жизни. И эта женщина сейчас занимала все его мысли, все мечты. Вот это самое прикосновение к щеке спящей женщины приносило ему чувство, которого он не испытывал прежде в своей жизни. Это была высшая точка блаженства, и никакие половые извращения, даже самые замысловатые, не могли сравниться с этим легким касанием.

— Я заберу тебя. Я заберу тебя… и мы поедем далеко, за тысячи километров отсюда… — шептал он негромко, склонившись к ее уху, не давая себе отчета за слова, не слышные ни для кого, не переставая гладить ее руку. Он говорил для нее, и ему казалось, что она слышит. — Все будет хорошо… Все будет хорошо. — И он сам верил в эти слова.

Марианна лежала тихо, ее прохладное мраморное лицо не изменялось, но ему казалось, что она верит и соглашается.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ Под знаком идиотизма (Идиотизм крепчал)

Глава 1 Распад личности

Однако даже при глубокой задержке умственного развития может наблюдаться при ИДИОТИЗМЕ поразительное развитие в одностороннем направлении (необычайные способности к музыке, рисованию, общественной и политической деятельности и т. п.).

— Алло! Мы бы хотели сжечь старушку, сколько это будет стоить? — приятный женский голос.

— Сколько лет старушке?

В трубке молчание, затем придушенный смешок:

— А что, это повлияет на цену?

— Ну, конечно, чем старше, тем дороже. По тысяче баксов за каждый год. Ну а вообще сжечь можно, только свои дрова несите, старухи ничего горят, тепла, правда, мало выделяют.

Андрей положил телефонную трубку и пошел в кухню кормить Кошару.

Кошара, как обычно, голодный и унылый, сидел на столе рядом с сахарницей, заискивающе глядя на Андрея, вторая голова его была понуро опущена и глядела куда-то в пол взглядом неосмысленным и тупым, как бы даже не понимая, зачем она здесь оказалась.

Андрей, достав из холодильника сосиску, швырнул на пол. Животное, проследив за ее полетом, спрыгнуло со стола и набросилось на еду, противно тряся лишней головой. Вторая голова Кошары не ела никогда и ничего, было видно, что она отомрет естественной смертью отторгнутого органа, и тогда уже сам Кошара издохнет тоже. Это и радовало, и огорчало Андрея. Кошара за три недели надоел ему зверски. Кроме того, он сжирал огромное количество провианта, причем был всеяден, как будто знал, что жить ему осталась неделя и нужно нажраться за эту неделю, как за всю жизнь. Андрей успел привязаться к мерзкому созданию: вдвоем в квартире было не так грустно но, с другой стороны, Кошара осточертел, еще как осточертел. Поначалу вторая голова Кошары жила своей полноценной, радостной жизнью и даже мяукала, но постепенно стала сохнуть. Иногда Кошара притаскивал пойманную где-то белую мышь, из брюха которой росла лапка котенка, или еще какого-нибудь искусственного урода из семейства крысиных. За последний месяц Андрей вдосталь навидался всеразной живности чудного вида и устройства. И если поначалу уроды вызывали в нем удивление, потом интерес, то теперь вовсе перестали обращать на себя внимание. Он выкидывал дохлых, задушенных Кошарой тварей в помойное ведро, даже не разглядывая.