Отец наших отцов

Ему нравится сплоченность стаи в такие критические моменты. Громко рычать вместе с остальными – большое наслаждение.

Напряжение взлетает до облаков. Все разом смолкают. Враждебные отряды меряют друг друга взглядами.

ОН исполнен готовности воевать. Сердце бьется ускоренно. Кровь переливается из пищеварительной системы в мышцы и в мозг. Дыхание учащается, становится глубже. Шерсть встает дыбом, увеличивая доступ воздуха к коже, выступает пот, чтобы охлаждать кожу в пылу боя.

Вожак бабуинов подпрыгивает на месте, визжит, скалит зубы, молотит себя кулаками в грудь, кружится по своей оси, демонстрируя все признаки неуемной ярости. Впечатляюще!

Этот трюк всем знаком. Неприятель пытается выиграть бой одним запугиванием. Но надо ведь учитывать и таланты вожака стаи: он делает все то же самое, да еще и громоподобно портит воздух. Тогда возмущенный вожак бабуинов мочится в их сторону.

Несмываемое оскорбление! Но вожак стаи еще не сказал своего последнего слова. Схватив палку, он колотит ею по земле, словно намерен разбудить всю планету, чтобы сделать ее свидетелем этакого скандала.

Вожак бабуинов тоже впечатлен, но не оставляет своей затеи. Он еще сильнее ерошит шерсть, его налитые злобой глаза вертятся сразу во все стороны, дышит он так надсадно, что закашливается. Он царапает землю, поднимая клубы пыли и посыпая себе ею голову. Он кричит уже как от боли, утолить которую способна только смерть недруга. После завершения этого представления он ждет, что выкинет тот. Вожак стаи, в свою очередь, перехватывает свою палку, ударяет себя по колену и ломает палку надвое.

Это опасный прием в тактике устрашения. Многие вожаки, бравшиеся ломать о колено палки, оставались калеками, так их и не переломив.

Тут весь фокус в том, чтобы сразу подобрать правильную – изъеденную внутри паразитом – деревяшку.

Даже мимолетного колебания вожака бабуинов довольно, чтобы его соплеменников охватило сомнение. Это сразу переворачивает ситуацию. Самцы бабуинов чуть заметно пятятся. Потом их отход становится заметнее. Чувствуя, что теряет поддержку, вожак бабуинов утрачивает уверенность. Он все еще показывает зубы, но уже неубедительно.

Необходимо воспользоваться этим без промедления. Вожак стаи выпрямляется на задних лапах, барабанит себя в грудь и издает долгий страшный крик. Это призыв к атаке, но атаковать смысла нет. Кое-кто из бабуинов готов к сопротивлению, но преобладают трусы, а оставшимся в меньшинстве нет резона изображать геройское самопожертвование. Отход превращается в отступление, отступление в бегство, бегство в полный разгром.

Самцы стаи преследуют бабуинов. Теперь охотники – они. Они хватают нескольких стариков, больных, детей, оказавшихся недостаточно проворными, – отличный выйдет ужин. После долгого пути, в преддверии долгой дороги, важно пополнить запас белка.

Из вражеских трупов вырастает целая гора.

Дело сделано, бою конец.

ОН горд своей стаей. Она одержала победу. Вожак умеет исполнять успешные танцы устрашения. Самки тоже горазды с пользой голосить.

Вожак стаи поощрительно скребет ЕМУ голову и предлагает кусок селезенки бабуина. Среди доминантных самцов отказываться от угощения не принято.

8. В Олдувай

Исидор Каценберг и Лукреция Немрод ехали уже несколько часов, устали и очень проголодались. Макфиддл одолжил им джип и снабдил карандашной схемой района. Они знали, что путь в ущелье Олдувай будет долгим и утомительным.

Оставив слева деревню Найбардад, они остановились у придорожной забегаловки под названием «На краю света».

Обстановка внутри была мрачной и наводила на подозрение. Видимо, здесь часто завершался путь многих утомленных героев, задохнувшихся в алкогольных парах. Из стереоколонок грохотала рок-композиция Ван Халена «Извержение».

В углу торговались трое – два киношника и организатор съемок документальных лент про животных. Последний предлагал за 50 тысяч франков изготовить ролик про льва, заваливающего газель. Животных предполагалось поместить в треугольный загон, сбежать откуда у газели не было бы ни малейшей возможности; камера работала бы в самой гуще кровопролитных событий. Газели заранее ввели бы небольшую дозу усыпляющего средства, дабы не носилась слишком быстро. Благодаря тесноте в загоне камера запечатлела бы в замедленном режиме – и по умеренному тарифу – превосходные эпизоды кровавой расправы.

Один киношник высказал второму предположение, что проще было бы, возможно, заснять настоящих диких зверей на воле. Из ответа следовало, что это было бы сопряжено с многонедельным ожиданием сцены умерщвления.

– Таким способом снимаются все документальные ленты, – подытожил организатор, предлагавший арендовать загон, – иначе публика не могла бы любоваться замедленной съемкой. Пленку жалко!