Отец подруги. Никто не узнает

Мы сидим так довольно долго. По крайней мере мне кажется именно так. Потому что я успеваю немного поплакать и успокоиться. Дамир же все это время продолжает поглаживать меня то по спине, то по голове.

Этот безмятежный момент нарушает шумная вибрация. Странно… У Дамира был звук на телефоне, я точно помню, а эта вибрация так похожа на мою.

Я отстраняюсь, иначе у меня никак не получилось бы повернуть голову в сторону консоли. Дамир мне не препятствует.

— Неужели он даже не сел за это время? — ахаю я, понимая что вибрирует действительно мой телефон.

— Нет, я только его зарядил. Можешь брать, — усмехается он, замечая мое промедление. Я смотрю на телефон, должно быть, как путник умирающий от жажды на фляжку с водой, но не смею и шелохнуться.

— Спасибо, — еще раз благодарю я Булатова непонятно за что.

Если вдуматься, то это абсурд в чистом виде! Я благодарю его за то, что он вернул мне мой же телефон, который его же амбалы у меня и отобрали. Но мне не хочется с ним воевать, мне не хочется припоминать ему всю мою злость. Мне действительно хочется его поблагодарить, если не за то, что поверил, то хотя бы за то, что попытался мне поверить.

Наверное, для него это очень непростой поступок.

Я хватаю телефон, краем взгляда отмечаю, что звонит мама и сцепляю губы крепче. Киваю на прощанье Дамиру и выскакиваю из машины.

Мама звонит снова, я сбрасываю, чтобы вибрация не раздражала ладонь. Не слышать, не видеть ее я сейчас не хочу, поэтому очень надеюсь, что Виолетта Михайловна дома и снова приютит меня. К тому же моя сумка с документами, картами и ключами все еще у нее.

Я иду к подъезду не оглядываясь, ступая при этом твердым… даже размеренным шагом. Хотя очень хочется в этот момент побежать, побежать и спрятаться. Но мысль, что Дамир не оценит если я побегу, свербит мою голову. Не понимаю почему, но я хочу, чтобы он не смеялся надо мной и не считал меня трусихой. Я хочу, чтобы он поверил в то, что я не воровка. И не такая, как моя мать. В то, что я… хорошая? Я сошла с ума, не иначе. Какая разница, что обо мне подумает посторонний мужчина? Но эти мысли преследуют меня всю дорогу до квартиры соседки. И только я собираюсь позвонить в звонок, как дверь моей квартиры распахивается и на пороге появляется моя мать…

Глава 29

Тщательно осмотрев ее, невесело усмехаюсь, осознав, что она ни черта не трезвая. Пьяная, а ведь еще не поздний вечер. Впрочем, о чем я… В последнее время маме уже без разницы, когда пить. И работой она, как раньше, больше не дорожит.

— Явилась, дрянь неблагодарная! — она хватает меня за шиворот и втаскивает в квартиру.

Вспомнив, что было не так давно, вырываюсь, но мама держит крепко. И скалится, обнажая ряд давно не белоснежных зубов. Прислушиваюсь, чтобы понять, есть ли в доме кто-то еще, кроме нас двоих. На этот раз Дамир не придет меня спасать, а значит придется выкручиваться самой. И что-то мне слабо верится, что получится. Учитывая собутыльников мамы, которым после пары бокалов море по колено.

— Отпусти! — дергаюсь, вырываясь.

В квартире никого нет. По крайней мере я не чувствую чужого присутствия и обуви посторонних на пороге нет. Но это вовсе не значит, что можно расслабиться.

— Ишь, какая! И где была? С мужиком своим, да?

— Да! — почти кричу на нее. — А что, мама? Надо было здесь остаться и тебя слушать? Аксинью забрали, между прочим!

— Как забрали?! — на полном серьезе удивляется.

Я замираю. Пытаюсь высмотреть на лице матери хотя бы намек на шутку — иногда она любит подколоть нас с сестрой — но сейчас она абсолютно серьезна и испугана.

У меня от шока начинают дрожать руки. Одно дело, когда мама пьет и совсем другое, когда пьет до такого состояния, что не может вспомнить, что ее дочку забрали органы опеки. А ведь не месяц прошел, а всего полдня. То-то я смотрю она шибко спокойная.

— Что значит забрали? — спрашивает, надвигаясь на меня. — Кто посмел? Кто посмел забрать мою булочку? Это ты! — тычет в меня пальцем. — Ты не досмотрела, да? Не забрала ее вовремя из школы или что? Я тут, пока я тут работала…

Она начинает метаться по квартире, а я со слезами, стекающими по щекам, впервые не знаю, что делать. Такая безысходность накатывает, хоть падай и реви белугой.

— Где ты дела Аксинью? — орет мама, подбегая ко мне. — Где она? Кто ее забрал?

— Органы опеки, — отвечаю безжизненным тоном, стараясь не смотреть на маму.

Я хочу видеть ее другой. Не такой разбитой, старой, с остекленевшим от выпивки взглядом.

— Они забрали ее от тебя, мама, потому что ты пьешь.

Она осекается, отшатывается от меня и убирает руки, как от прокаженной. Осматривается в квартире и охает, припадая к стене и стекая по ней вниз.

— Как это… как же это…

Она словно не понимает, а у меня нет времени с ней возиться, хоть и понимаю, что наверное, надо. Пора вызывать санитаров, чтобы разбирались с ней, но где взять на это деньги? И что тогда будет с Ксю? Ее же не отдадут, если маму нашу признают невменяемой. Столько вопросов и ни одного ответа дельного.