Отец подруги

Низ живота горит, пальцы рук покалывает, по телу бьет дрожь. Голова кружится. Внутри меня сейчас словно бездонная черная воронка, которая жаждет его жестких губ и опьяняющих поцелуев. От одной мысли, что это больше не повторится, меня постигает тоска и чудовищное разочарование. Шар внутри лопается, подталкивая слезы к глазам, и, чтобы не разреветься, я крепко зажмуриваюсь и снова провожу губами по его шее, касаясь линии подбородка.

Хватка рук на моих плечах становится сильнее. Я часто и рвано дышу, не в силах прийти в себя и открыть глаза. Когда у меня это, наконец, получается, Ленкин отец мягко отстраняется и заключает мое лицо в ладони.

— Все малыш. Хватит, — говорит хрипло, задерживая взгляд на моих губах. — Я выполнил твою просьбу.

В носу щиплет сильнее, потому что я не представляю, как смогу об этом забыть, делая вид, будто ничего этого не было.

Замираю, хотя и понимаю, что надо бы отвернуться, уйти, но вместо этого жадно впитываю в себя каждую черточку его лица, чтобы потом вспоминать ночами.

— Сколько вам лет? — вылетает из меня.

— Много, — губы Лениного отца трогает ироничная усмешка. — Слишком много, чтобы позволить себе ответить тебе взаимностью.

Он опускает руки и прячет их в карман брюк. В последний раз мажет своим взглядом по моему лицу и отворачивается.

— Если тебя все устраивает, то вечером Виталий перевезет твои вещи.

Чувства эйфории и подъёма окончательно меня отпускают, возвращая к реальности. Я испытываю сильное влечение к отцу лучшей подруги и теперь совершенно точно знаю, что справиться с ним будет непросто.

— А как же работа? Мы ведь будем там с вами встречаться…

— Строгая субординация. Тебя никто и ниоткуда не гонит, Сона. Подумай насчет квартиры, — он достаёт из кармана брюк ключи и оставляет их на журнальном столике. — Я буду ждать внизу.

Через мгновение я слышу хлопок двери и обнимаю себя за плечи. Хочется побольше сохранить себя в коконе этих ощущений, которые только что пережила и не думать о том, что я не должна испытывать эти запретные чувства.

Не представляю себя в этих стенах, которые теперь постоянно будут напоминать мне об этом поцелуе, касании сильных рук, запахе кожи. И буду только рада, если это все пройдет. А если нет? Если это и в самом деле навсегда?

Схватив ключи с журнального столика, я вылетаю к прихожую. Бросаю на себя взгляд в зеркале над комодом, рассматривая себя: глаза блестят, щеки пылают румянцем, губы припухли от поцелуев... Я совсем себя не узнаю. Встряхнув головой, выхожу из квартиры. Хватит. Так нельзя. Нужно себя пожалеть.

Борис Александрович стоит у автомобиля и курит. От его взгляда слабеют колени. Я стараюсь держаться расслабленно, но тело будто одеревенело.

Всю дорогу до дома я стараюсь не смотреть в его сторону, наблюдая за уже знакомыми пейзажами, и лишь когда машина останавливается возле въездных ворот, не выдерживаю.

— Тот вопрос о возрасте... Когда мы целовались, и вы прижимали меня к себе… Я не думала о нашей разнице и о том, что вы меня выше по социальному статусу. Что Лена ваша дочь, и она никогда меня не простит за то, что я сейчас делаю…

Борис хмурится и, повернувшись, смотрит так, будто в душу заглядывает.

— Зачем ты мне это говоришь?

Я закусываю губу, чтобы не расплакаться. Оказывается, это так больно. Думать о том, что не могу быть с человеком, к которому тянет с такой силой.

— Потому что больше никому не могу сказать об этом.

Выскочив из машины, я делаю несколько жадных глотков воздуха и со всех ног несусь к входной двери. Очутившись в стенах своей комнаты, даю себе слабину и тихо плачу. Гора сумок, лежащих на полу, лишь усиливают ощущение безысходности.

Ненавижу себя, презираю больше прежнего за то, что попросила Ленкиного отца о поцелуе, потому что теперь не могу не представлять, как мы снова с ним это делаем. Закрываю глаза и отдаюсь во власть отчаяния в надежде выплакать все чувства, которую я испытываю к отцу лучшей подруги.

19

Если еще вчера я полагала, что имею пространство для маневра и смогу выбирать между предложением Лениного отца и арендой той крошечной комнаты, то сегодняшним утром выяснилось, что никакого выбора у меня нет. По дороге на учебу звонит хозяйка квартиры и как ни в чем не бывало сообщает, что сдавать комнату она передумала.

От этой новости меня накрывает такой волной безысходности, что я молча сбрасываю вызов. Я пока не решила, как быть с обнаружившимися у меня чувствами к взрослому состоявшемуся мужчине, но твердо поняла одно: нахождение в его квартире никак не поспособствует избавлению от них. Как и работа в его офисе.

Жизнь словно проверяет меня на прочность. Зная, что мне лучше держаться от Бориса Александровича на расстоянии, она не дает мне такой возможности. Собственно, варианта у меня всего два: либо спать на улице и, уволившись, позорно выпрашивать денег у мамы, либо позволить Виталию перевезти вещи, а на работе как можно реже покидать кабинет во избежание рисков столкновения с начальством. Блюсти строгую субординацию, как сказал Ленин отец, — все, что на данный момент мне остается.