Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после

Сегодня мимо нашего дома провели тысяч десять пленных немцев… Рослые все, черти… сильные, но грязные, оборванные и даже без обуви некоторые…

Ненависть, смешанная с жалостью…

Противная славянская мягкость…

Хотелось бросить буханку хлеба… «На, жри…»[93]

Гневно-презрительное отношение Мордвинова разделяет еще один очевидец позорного парада, генетик Николай Дубинин:

С чувством отвращения я смотрел на эту серую реку плененных гитлеровцев, текущую бесконечным медленным потоком по Садовому кольцу Москвы. Давно ли немецко-фашистское командование обращалось к ним с такими словами:

«Солдаты! Перед вами Москва. За два года войны все столицы континента склонились перед вами, вы прошагали по улицам лучших городов. Вам осталась Москва. Заставьте ее склониться, покажите ей силу вашего оружия, пройдитесь по ее площадям. Москва — это конец войны. Москва — это отдых. Вперед!»

Они хотели надругаться над Москвой, предать ее позору, отдать ее на разграбление. Они хотели пролить в Москве реки крови.

И вот настало время, когда по Москве пошли эти «непобедимые» дивизии фюрера, но они вошли в Москву совсем не так, как им обещал фюрер. Они шли, склонив головы, потеряв свое обличье мировых разбойников и свои надежды на тысячелетний рейх, зная, что Гитлер и фашизм стали на край пропасти. Советские армии наступали[94].

Событие это и правда было, судя по всему, скорее печальным, нежели историческим: тысячи пленных, кое-как одетые, не особо сытые, а многие и увечные, прошлись нестройными шеренгами по улицам Москвы — унижение, безусловно, заслуженное, но не имевшее какого-то серьезного значения помимо рядовой военной агитации. Тем удивительнее, что этому случаю в мемуарах Мамлеева отведено пусть и немного, но едва ли не больше места, чем воспоминаниям о родной матери. Исказившись в волнах памяти, оно удостоилось от Юрия Витальевича такого малодостоверного описания: