Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после

«Несмотря на то что прямой контакт с Бездной, „путь“ к которому не дан, естественно, невозможен, ибо ключ к этому контакту „не дан“, – полагал Мамлеев, – но косвенный контакт – с помощью интеллектуальной интуиции и медитативного опыта – вполне вероятен. Поскольку внереальностью нельзя обладать, метафизическая тоска сама по себе приобретает позитивную окраску. Негативное может стать позитивным»[168].

По этому поводу Видеманн прямо проговаривает то, что Мамлеев предпочитал упаковывать в вежливо-обтекаемые формы:

– Люди чисто интеллектуальные – не скажу, что они мне неинтересны, но вот мы с вами сейчас болтаем, и наш разговор меня не инспирирует на решение интересующих меня вопросов, а вот мой гуру Рам Михаэль Тамм меня проинспирировал, причем проинспирировал круто, с первого взгляда. Я сразу в нем почувствовал человека, который на самом деле всем этим владеет и знает, за которым стоит сам Парабрахман, живой Бог. Джемаль к нему ездил тоже. Я потом спросил Рама, что он про Гейдара скажет. А он Гейдара так охарактеризовал: «Очень сильный интеллект. Я вообще редко людей с таким интеллектом встречал», – но при этом он сказал дальше, что сильный интеллект блокирует интуицию. И это в Гейдаре было. У него был сильный интеллект, он мог формулировать очень каверзные вопросы – с точки зрения схоластики, риторики, тонкости интеллектуального аппарата и интуиции. Но к некоторым фундаментальным вещам он не подступал, иначе он бы погружался в мистические практики: в созерцание, в трансовые состояния, – но он этого не делал. Свою инспирацию он искал на пике интеллектуального напряжения. Мне кажется, излишнее умственное напряжение в человеке блокирует тонкие ответы. Если человек напряжен, он противопоставляет себя окружению, а не находится с ним в гармоничных соотношениях. А Гейдар себя в этом отношении все время противопоставлял. Он говорил: «Даже мое тело, мой собственный мозг, даже мои собственные мысли являются смертельными врагами моего духа».

– Мне казалось, что в «Ориентации – Север» сугубо мистические откровения как раз будто придавливают интеллектуальное начало, – возразил я.

– «Ориентация – Север» была написана до активного исламского периода. Она была ориентацией на Север, что называется, а не на Восток и не на Мекку, хотя потом Гейдар сказал, что переосмыслил название: дескать, с точки зрения Мекки Медина находится на севере. Но на самом деле это не совсем так. Но уже там исламские влияния, конечно, были, потому что книгу он писал, когда находился под сильным воздействием Генона. Он считал, что Генон адекватно изложил некую универсальную метафизику. Про Генона я говорил, что это просто католический схоласт. Гейдар мне не верил. Ну, не то что не верил: не соглашался с моим мнением. А потом уже Марк Сэджвик[169] писал, что Генона во Франции многие считали именно католическим философом, в Сорбонне его считали представителем французской католической мысли, а никак не исламской. Нашим, российским почитателям Генона, которые не владеют в достаточной степени европейской культурой, не понять его католического бэкграунда в полной мере.

– Мамлеев бы точно не оценил такой трактовки, – пытаюсь я все-таки развернуть беседу в сторону Юрия Витальевича. – Он, конечно, демонстративно уважал самые древние формы католичества, но в восторге от западного христианства явно не был.

– Может быть, – продолжает настаивать на своем Видеманн. – Но у нас в Эстонии и Генона, и Эволу, и других авторов знали отдельно от того контекста, который был в Москве. Надо понимать, что наши эстонские мистики вошли в состав Советского Союза фактически только после 1945 года. Многие люди старшего поколения, как мой гуру, жили в еще довоенной Европе: они путешествовали, ходили на лекции, были связаны с европейскими оккультными, богемными и мистическими традициями, – с Геноном, Гурджиевым, Кришнамурти и Рамакришной. То, что в Москве лежало в секретных библиотеках, у нас было хорошо известно. У нас была совершенно, можно сказать, автономная мистическая традиция, если говорить о связях с Западом, да и не только с Западом. Не слышали про эстонского буддиста Карла Тыниссона?

– Признаться, я вообще очень темный по части балтийских эзотериков и философов.

– Он был настоятелем питерского дацана одно время и еще был связным лицом между Далай-ламой и бароном Унгерном.

– Даже так?

– Да, да. Сначала он был в Питере, а после революции уехал в Эстонию, потом в Латвию, потом жил на Западе, а затем, когда война закончилась, он через Германию пробрался на пароход и уехал в Бирму, где был признан святым. В Бирме эстонское телевидение даже сделало репортаж уже после перестройки: туда специально приехали корреспонденты и снимали материал. И он был признан святым. Это один из буддистских святых в Бирме.

– Эстонского происхождения?

– Эстонского происхождения, да, – подтвердил Видеманн.

– Удивительно.