Отец смотрит на запад

Дома Серикбая ждали родственники, но он не торопился туда и тянул время. Постоял на воротах на школьном футбольном поле, пока мальчишка-вратарь бегал по нужде в кусты. На спор с пацанами попрыгал на половинках автомобильных шин, торчащих из земли. Сделал круг, чтобы не идти через двор с прилавками, который местные называли базарчиком. Там он встретил бы знакомых, и перед каждым пришлось бы держать ответ, кто у него родился. А женщины тянули бы его в магазин и советовали, чем обрадовать Наину. Серикбай и так планировал купить жене хороший подарок за сына, а вот потратить заначку на побрякушку за дочь у него не поднималась рука.

На заднем дворе дома, на земле у запертого на амбарный замок бомбоубежища, Серикбай заметил что-то красное, похожее на заветренный кусок мяса. Он пригляделся и понял, что это яшма. Серикбай сунул камень в карман и пошел домой.

Дверь ему открыла счастливая Аманбеке в праздничной, расшитой бисером и металлическими бусами жилетке поверх красного платья. Ее выщипанные и густо накрашенные брови быстро изогнулись вопросительными знаками и тут же встали на место. Аманбеке поднесла пальцы в перстнях к губам, словно пытаясь удержать слова во рту.

– Дочь, – тихо сказал Серикбай.

– Значит, будет Улбосын. – Аманбеке вздернула подбородок, и тяжелые серебряные полумесяцы в ушах качнулись.

Имя Улбосын в поселке давали дочерям в семьях, где ждали наследника. Имя означало «Да будет сын», и каждый день и час оно звучало как молитва. Все Улбосын, не имея прямого родства, походили друг на друга сутулостью, мягкостью форм и всегда виноватым взглядом. Серикбай согласился с сестрой.

Подобранный камень Серикбай отдал местному ювелиру в его лавку, где красную яшму отполировали и оправили в серебро. Кассирша со знанием дела предложила купить бархатный подарочный мешочек, в котором Серикбай и подарил кольцо жене.

Наина с восторгом всматривалась в плавные разводы на камне и целовала крупный нос мужа. Не ожидая такой реакции, но почувствовав какую-то особенную благодарность от жены, Серикбай выпросил обещание родить ему сына, а до тех пор разрешение называть дочь Улбосын, хоть по документам она будет Катей. Наина согласилась и стала наслаждаться материнством. Кольцо она никогда не снимала с руки. Замешивала ли тесто, стирала ли белье, парилась ли в бане – казалось, камень со временем становится только ярче. Даже во время второй беременности, когда пальцы заметно отекли, Наина не снимала кольца.

Кате было семь лет, когда в доме заговорили о скором пополнении. Она не понимала, как относиться к этой новости, и следила за тем, как реагируют другие. Отец, всегда строгий с Катей, казалось, уже заранее прощал все шалости нерожденному сыну. То, что будет мальчик, сказали Аманбеке и несколько местных старух, повидавших на своем веку не один беременный живот. Хотя, может, они и в первую беременность так говорили. Родственники поздравляли отца и косились на уставшую мать.

Прежде статная и громкая, излучающая силу, Наина вдруг тяжело задышала и как будто ослабла. Катя нехотя помогала матери тащить сумки из магазина и потом задумчиво рассматривала след от полиэтиленовых ручек на ладони. Нехотя помогала матери обуваться. Словно Золушка, которая надевает хрустальный башмачок на ногу злой сестры, она пыталась впихнуть разбухшую, с выпуклыми венами ногу матери в кожаную туфлю. Аманбеке научила ее хитрости – заталкивать на ночь в туфли мокрые скомканные газеты. Сначала это помогало, но затем ноги как будто еще выросли, и Катя с криком вытаскивала свои пальцы, застрявшие между пахнущей по́том стелькой и маминой пяткой.

Тогда Наина прижимала дочь к своей большой груди и приговаривала, что как только родится малыш, станет легче. Но Катя не успокаивалась. Ей казалось, что все, что происходит с телом матери, неизбежно произойдет и с ее собственным. Раздует живот, и мелкими трещинками разойдется кожа на груди. Худые и сильные ноги и руки станут похожими на дрожжевое тесто. Иногда она всматривалась в вывернутый наружу пупок матери, пытаясь понять, как оттуда можно вытащить ребенка. Наина тогда ловила ее взгляд и притягивала к огромному своему животу – «поздороваться с братиком».

Наине стало плохо в ночь на первое сентября, перед школьной линейкой. Она уткой расхаживала по комнате, несколько раз пыталась погладить купленную к школе одежду. Но как только брала в руки утюг, ей тут же хотелось либо прилечь, либо согнуться у дверного косяка буквой «г». Катя нетерпеливо нарезала круги вокруг матери и не сводила глаз с ее тугого живота. Наине казалось, что дочь видит ее сквозь одежду, и она прикрывала пупок рукой.

В темное время суток красная яшма в кольце становилась почти черной. Катя просила дать примерить кольцо, Катя просила погладить ей одежду, Катя просила заплести ей косы на ночь. Наина не отвечала. Она ловила себя на мысли, что больше всего на свете хочет отмотать время и никогда не заводить семью. Не рожать детей. Не готовить обеды и ужины, не стирать и не гладить одежду. Не подстраиваться под мужа и его родственников.