Отец вернулся

Мать. Так с тех пор тоже уже десять лет миновало. Тюта Кубо, когда ездил в Окаяму, рассказывал, что отец вроде бы устраивал там представления с дрессированными зверями – львами и тиграми. Отец пригласил Тюта-сан в харчевню, угощал и про дом расспрашивал. Тюта-сан говорил, что тогда у отца вид был очень солидный: золотые часы за поясом, весь в шелку. С тех пор о нем ни слуху ни духу. Это было на следующий год после войны,[1] так что уж лет двенадцать-тринадцать тому назад.

Синдзиро. Должно быть, сильно он изменился.

Мать. Отец с молодых лет любил всякие темные делишки. И долги-то у него образовались не только потому, что кутил. Затеял торговлю, продавал в Китай «элексир молодости», вот и прогорел.

Кэнъитиро (с хмурым видом). Давайте ужинать, мама.

Мать. Ой, сейчас, сейчас. Заболталась я. (Уходит на кухню. Слышен только ее голос.) Сугита-сан, видно, обознался как-нибудь. Был бы отец жив, так уж в его-то годы обязательно хотя бы открытку прислал.

Кэнъитиро (серьезно). Когда Сугита-сан встретил этого человека?

Синдзиро. Вчера вечером, около девяти.

Кэнъитиро. Как он был одет?

Синдзиро. Не очень-то хорошо. Даже без хаори.

Кэнъитиро. Вот как!

Синдзиро. Ты помнишь отца?

Кэнъитиро. Нет.

Синдзиро. Не может быть. Тебе же было восемь лет! Я и то смутно помню.

Кэнъитиро. А я нет. Постарался забыть.

Синдзиро. А Сугита-сан об отце часто рассказывает. Говорит, что в молодости он был очень славным.

Мать (внося ужин из кухни). Когда отец служил у его светлости, тамошняя служанка подарила ему палочки для еды, а в коробочке любовная записка была спрятана.

Синдзиро. А палочки для еды при чем здесь? (Смеется.) Мать. Он родился в год быка, значит, в этом году ему уже пятьдесят восемь стукнуло. Сидел бы дома, на покое.

Все принимаются за еду.

Пора бы уже и Танэ вернуться. Вон как похолодало.

Синдзиро. Знаешь, мама, а сегодня на вязе, что растет возле храма, сорокопут пел. Осень уже… Кэнъитиро, я все-таки решил сдавать экзамен по английскому. По математике нет хорошего преподавателя.

Кэнъитиро. Ну-ну, давай. Что же, к Эриксону будешь ходить?

Синдзиро. Да, думаю. Миссионеры же обучают бесплатно.[2]

Кэнъитиро. Ну-ну. Что ни говори, а нужно учиться изо всех сил. Нужно доказать, что ты можешь выйти в люди и без отцовской поддержки. Я вот тоже хотел стать дипломатом или судьей, да теперь без среднего образования в университет не берут. Ничего не поделаешь. А ты закончил школу, значит, старайся изо всех сил.

В это время открывается дверь. Входит О-Танэ. Это очень хорошенькая белолицая девушка.

О-Танэ. А вот и я.

Мать. Как ты поздно.

О-Танэ. Еще один заказ получила. Видно, понравилось.

Мать. Ну-ка, садись ужинать.

О-Танэ (взволнованно,). Кэнъитиро, я сейчас шла, а напротив дома старик стоит. И все на наши двери смотрит.

Мать и братья тревожно переглядываются.

Кэнъитиро. Так!

Синдзиро. Какой он из себя?

О-Танэ. Темно было, не разобрала. Высокий…

Синдзиро встает и выглядывает в окно.

Кэнъитиро. Есть там кто-нибудь?

Синдзиро. Никого.

Братья и сестра молчат.

Мать. Он ушел из дома на третий день после праздника Бон.

Кэнъитиро. Мама, я же сказал вам: хватит старое вспоминать.

Мать. И я в молодости сердилась на него, а как стара стала, что-то сердце смягчилось.

Все молча едят. Неожиданно со стуком открывается входная дверь.

Мужской голос. Можно?

О-Танэ. Входите! (Продолжает сидеть.)

Мужской голос. О-Така дома?

Мать. Дома! (Идет к двери, как будто через силу.)

Слышны голоса.

Мужской голос. О-Така!

Голос матери. Ох! Это ты?! Как ты изменился!

Мужской голос. Ты здорова! Какое счастье! Дети, наверно, уже большие…

Голос матери. Конечно, большие. Все уже взрослые. Входи, сам увидишь.

Мужской голос. А можно?

Голос матери. Конечно, можно!

Худой, изможденный С от ар о входит в комнату вслед за своей женой.

Синдзиро и О-Танэ, пораженные, смотрят на отца.

Синдзиро. Отец? Я – Синдзиро.

Отец. Да ты уже настоящий мужчина. Когда я видел тебя в последний раз, ты еще и ходить-то не умел.

О-Танэ. Отец, а я – Танэ.

Отец. Я слышал, что родилась девочка, но какая же ты красавица!

Мать. Ну, с чего начать?… Главное – дети выросли.

Отец. Правильно говорится: «Отца нет, а дети растут». Хорошо сказано! (Смеется.)

К его смеху никто не присоединяется. Кэнъитиро, не двигаясь, молча сидит за столом, опустив голову.