Тривза поражало, что предмет всеобщей брезгливости, лишенный детства, удовольствий, надежды, даже мало–мальски человеческого обращения не только выжил, но и сохранил добрый и приятный нрав. Вскоре Меррик осторожно спросил, нельзя ли отправить его в приют для слепых. Он читал о таких приютах и мечтал жить среди людей, которые не будут показывать на него пальцем. Однако постепенно Тривз и другие врачи завоевали его доверие. Комната на больничном чердаке стала его домом.
Тривз решил доставить Меррику хоть какие–то радости. Ведь всех сокровищ у Меррика только и было, что тросточка, длинный плащ, покрывавший его тело, огромная шляпа с вуалью и медальон с изображением его прекрасной матери, который он всегда и всюду носил с собой. Меррик утверждал, что «у нее лицо ангела». Вообще о женщинах он говорил с обожанием, хотя все женщины от него шарахались. Однажды Тривз уговорил свою знакомую, молодую и хорошенькую вдову, войти в комнату Меррика с улыбкой, пожелать доброго утра и пожать ему руку, — одним словом, повести себя с ним как с человеком.
«Меррик отреагировал совсем не так, как я ожидал, — пишет Тривз, — отпустив ее руку, он уткнул голову в колени и долго–долго рыдал… Впоследствии он сказал мне, что она была первой женщиной, которая улыбнулась ему, и первой женщиной, которая пожала ему руку. С этого дня началось преображение Меррика. Мало–помалу он стал превращаться из загнанного зверя в человека».
Вдова была не последней женщиной, которая пожала ему руку Когда весть о человеке–слоне распространилась по Лондону, в больницу стали заглядывать известные люди, актрисы и даже принцесса Уэльсская Александра (впоследствии королева). С Мерриком подружился больничный священник и причащал его. Иногда доктору Тривзу удавалось проводить Меррика в частные ложи лондонских театров, чтобы он смотрел пьесы.
На некоторое время Меррика устроили в сельском домике. Меррик жил на природе, вдали от любопытных взглядов. Он слушал голоса птиц, наблюдал за форелью в реке, общался с кроликом и подружился с собакой. Он собирал дикие цветы и приносил букеты Тривзу. На каждое новое событие он реагировал с детским восторгом. «Я счастлив каждый час дня», — говорил он.
Используя только левую руку (правая не работала) Меррик стал сооружать модели соборов, тщательно склеивая кусочки цветной бумаги и картона. Из своей комнаты, которая одним окном выходила на храм св. Филиппа, он наблюдал за строительством новой больничной церкви. Взяв обе церкви за образец, он много дней трудился над моделью собора, сделал картонную копию каждого камня, каждой черепицы. Новый храм он называл «подражанием благодати, взлетающей ввысь и ввысь из грязи», а свою модель — «подражанием подражанию».
Через четыре года счастья, единственного счастья, которое он знал, Меррик умер во сне. Умер от асфиксии: тяжелая голова перегнула тонкую шею. Врачи сделали слепок его тела. Этот слепок можно и поныне видеть в больничном музее, как и модель собора, «подражание благодати, взлетающей ввысь и ввысь из грязи». Такой была жизнь Джозефа Меррика.
История человека–слона представляет собой вызов как христианам, так и материалистам.
Если считать, что существует только зримый мир, то возникает вопрос: стоило ли оставлять жизнь человеку–слону. Фридрих Ницше ругательски ругал христианство за то, что оно всегда становится на сторону слабых, жалких и непригодных: мол, религия, основанная на жалости, противоречит законам эволюции и принципу выживания сильнейшего. С позиции такой философии, человек–слон не имел права жить, не имел ценности, да и «души», которую стоило бы спасать, тоже не имел. Ибо зачем сохранять явную ошибку природы? Не лучше ли убрать дефект из генофонда? Нацистский режим довел мысли Ницше до логического завершения: была создана программа уничтожения слабоумных, умственно отсталых, а впоследствии также инвалидов[66]
.В наши дни ницшеанская логика отнюдь не исчезла. В начале 2003 года воскресный выпуск «Нью–Йорк таймс» отвел значительную часть номера статье Гарриет Макбрайд Джонсон, адвоката и защитницы прав инвалидов.
Она передвигается в инвалидной коляске, горбится, ей трудно принимать пищу, у нее нарушена координация. Статья же посвящена полемике Гарриет Джонсон со знаменитым современным философом Питером Сингером, профессором этики из Принстонского университета.