Отголосок: от погибшего деда до умершего

«Ты выглядишь, как некролог», – заметила Эльзе. «Я очень прониклась этой смертью, не могу объяснить почему, думаю, ты меня понимаешь». «Не очень, если честно. Ты намекаешь на мою скорбь о Хакане? Но я ведь его любила, мы перетекали друг в друга, мы даже обменялись смехом. Ты заметила? Я сейчас смеюсь так же, как смеялся при жизни он. А он там… где-то он есть. Он смеется, как я». «Ты смеешься басом?» «Марта, Марта. Вы – молодые и такие невнимательные, при чем здесь тембр?» Я силилась припомнить, как смеялся Хакан, мне казалось, что он если и смеялся, то беззвучно. «Хакан смеялся беззвучно». И тут я заметила, что тетка смеется. Лучики морщинок вокруг ее глаз превращали их в хвостатых птиц. Она смеялась беззвучно. Я превратилась в складной стул, поцеловала ее, положила письма в сумку и пошла прочь. Люблю ли я Дерека так же, смогу ли присвоить его смех? Я попробовала сымитировать. Ужас. То, что у других выглядит естественно и даже трогательно, в моем случае всегда превращается в фарс.

Незаметно время поглотило полдня. Стоило проверить электронную почту, я не преминула это сделать и не зря. В ящике было сообщение от секретарши госпожи Доры Тотер-Габор, через час я должна быть в министерстве. Я отправилась туда.

Я чувствовала себя неловко. Я не знала, как следует себя вести с бывшими однокурсницами, бросаться им на шею, визжать, целоваться и рассказывать о детишках? Не могу сказать, что во время учебы мы с Дорой были близкими подругами, но мы вместе ходили в кино, у нас была общая компания, даже один влюбленный в нее юноша бросил ее и стал цепляться ко мне со словами: «Я больше не доверяю красивым женщинам». Я его понимала, я тоже не очень-то доверяла красивым женщинам, например собственной матери. Дору можно было фотографировать, делать из фотографий открытки и смело отправлять на фронт всем солдатам Рейха, они бы были в восторге. Деду, наверное, тоже понравилось бы, если бы он мог знать, что его делом занимается именно она. Белокурая, сероглазая, красивая.

Мудрая Дора быстро решила мою проблему стиля поведения. Секретарша, похожая на серую цаплю благодаря своим тоненьким ножкам в странных чулках сизого цвета, длинному носу и серому костюму, любезно проводила меня в ее кабинет. Дора встала и протянула мне руку. «Добрый день, фрейлейн Вайхен. Рада видеть тебя, Марта». Отвечая на ее пожатие, я не могла не вытаращиться на нее. Дора похудела, состригла свои кудри, вызывающие девичью зависть, и стала очень похожей на актрису Шэрон Стоун. До такой степени, что на кончике моего языка уже выделывал акробатические этюды вопрос: «А ты носишь трусики?» Неожиданный вопрос к руководителю департамента. Дора была одета в платье из тяжелого шелка теплого желтоватого цвета, на ее шее висели бусы из необработанного янтаря. Мать говорила о таких женщинах, что они безошибочно чувствуют свое превосходство. «Проходите. Вам удобнее на «вы» или на «ты»?» «Извините, но я пока не решила». «Я вас слушаю».

На столе у Доры лежала папка, у меня не очень хорошее зрение, но я разглядела, что это были материалы, связанные с дедом. «Недавно умер мой дед, Отто фон Вайхен, он был, эээ…»

«Марта, я знаю, кем был ваш дед, но практически ни кто не понял, кем он стал . У нас очень мало свидетельских показаний. Мало материалов. Я дам вам эту папку, чтобы вы имели возможность со всем ознакомиться, а некоторые бумаги даже скопировать». Я поблагодарила. «Но вряд ли вам это что-то даст. Нам это не дало ничего. Кроме понимания того факта, что ваш дед сошел с ума, когда находился на территории Украины, в предместье Житомира, в 1943 году. Причины его сумасшествия нам неизвестны. Сам он, как вы понимаете, ничего объяснить не мог. Врачи, руководство – тоже. Стандартные отписки: реакция на стрессовую ситуацию, причем никто не знает, что это был за стресс. Вероятно, более сильный, чем сама война. Никто ничего не понял. Очевидным и доказанным есть только одно: его безумие. В папке не так уж мало бумажек, но, несмотря на то, что каждая сплошь испещрена буквами, печатями, подписями, на самом деле они бессодержательные. В нашей работе такое постоянно случается.

Мы не знаем, чувствовал ли он свою вину, это ли именно чувство вызвало его состояние. Пока он самостоятельно передвигался и мог координировать хотя бы свое тело, а не мозг, он собирал вещи, связанные с еврейской культурой, религией, языком и бытом. Кстати, никто не знает, где он это доставал. Или кто ему это приносил. Как у него оказалась эта шляпа? Где он взял самоучитель, которым не мог пользоваться? Никакой информации. Он неплохо рисовал. Рисовал собственные портреты в реалистической манере, но немного странные».

Я не стала делиться с Дорой версией медсестры, кого ей напоминали эти портреты.