Какие-то движения вокруг вагончика были, но штурмовать так никто и не решился. Очевидно, просто не знали, что делать и как к этому относиться. Произошедшее выходило за рамки, но точно так же за рамки выходило и все то, что здесь происходило весь последний год с лишним. Это был эксперимент, эксперимент предельно жесткий, ставящийся над людьми, психика которых уже и так подорвана Афганистаном — для справки: англичане лишали своих соотечественников, вернувшихся с «территорий», избирательных прав на два года, потому что считали их «не в себе». Эксперимент был максимально приближен к реальности, но для того, чтобы контролировать курсантов и постоянно оказывать на них давление, были маячки, совсем незаметные, и были БПЛА, которые постоянно контролировали и территорию, и учебный процесс. Заодно и тех из амнистированных моджахедов, которые могли бы сбежать, а попытки «не выполнить контракт» были. Но нашелся человек, который обошел все это, и вместо того, чтобы взламывать пароль, просто грохнул компьютер об стол и разломал его к долбаной матери. И что со всем с этим делать — не знал никто.
Прошел час, потом еще час. Не знал, что делать и Сашка. В конце концов как поступают террористы, он знал только по фильмам, художественным и учебным, какие показывали на самоподготовке. И сам тоже боялся.
Просто у него не было другого выхода.
На исходе третьего часа прогремел вертолет, просвистел турбинами, это было слышно даже здесь, в почти заваленном землей контейнере. Потом прошло минут пятнадцать, и кто-то постучал в дверь.
— Можно войти?!
— Кто там?! — заорал Сашка. — Я сказал, пацанов сюда! Живо! Каких есть! Сюда! Стрелять буду!
— Это я. Араб. Открой дверь, курсант.
Борецков сместился в сторону.
— Ты, — он показал пистолетом на оператора, самого младшего по званию из всех и ненамного старше его, — открывай…
Оператор встал. Они все сидели по-турецки в углу контейнера. Пошел к двери — ему надо было пройти. Но, проходя, он попытался схватить пистолет… и это была большая глупость, потому что драться Сашку учил не спецназ, а ночные коридоры учебки. Он ударил кулаком в пах… одновременно дернул пистолет… пистолет глухо грохнул. На лице оператора появилось какое-то… недоуменно-обиженное выражение, а потом он начал оседать на пол.
Полковник вскочил.
— Ты охренел!
Грохнул еще один выстрел — впритирку.
— Сесть!
— Б… попал парень… Крепко попал.
Сашка сместился к двери, дернул за рукоятку. Разблокировал стопор, потянул его…
За дверью был Араб. С ним — Мага…
— Что за стрельба?
Сашка отступил в сторону, не опуская оружия. Араб зашел, в один взгляд оценил обстановку.
— Что, охренели в атаке? Ты его за что?
— Пытался напасть.
— Так, б… аптечка где? Совсем охренели.
Бородатый полковник снял со стены аптечку, перебросил Арабу.
— Ты скажи, чтобы твой парень оружие сдал… — сказал он, — уже на трибунал он себе заработал… Пусть не усугубляет.
Араб открыл аптечку.
— Е… Вы совсем охренели? Тут только от головы.
— Лучшее средство от головы — топор.
— Сейчас придумаем… потерпи, парень. Так… носилки нужны.
— Ты парню своему скажи, пусть оружие сдаст, — повторил бородатый, — а то еще «двухсотых» понаделает…
— Сдаваться будешь? — спросил Араб, занимаясь раненым.
— Никак нет.
— И правильно. Что делать будешь?
— Пацаны в вертолете?
— Да. Ты, кстати, молодец. Никто еще не выигрывал.
— Тогда идем к вертолету. Вместе с этими. В Ташкенте сдамся. А так — нет.
— Как знаешь…
— Курсант, лучше здесь решать, — сказал генерал, не поднимаясь с пола, — здесь по-свойски решим, а там уже нет.
— Мне решать. Пусть принесут маски. И форму. Одинаковую, без знаков различия. И еще оружие.
— Зачем тебе оружие?
— Незаряженное, господин полковник, для отвлечения внимания снайперов. Заряженное у меня уже есть.
Полковник внимательно посмотрел на курсанта.
— Без шуток советую — сдайся. Ты уже выиграл, не усложняй. Под мои гарантии.
— Вы сами учили нас, господин полковник. Не верь никому.
Это был первый раз, когда курсанты действительно выиграли этот бой. Его невозможно было выиграть, никто и не рассчитывал на то, что они выиграют, — все это делалось для того, чтобы посмотреть взаимодействие в группе, способность курсантов восстанавливаться, получая один удар за другим, насколько силен в них «спортивный азарт и злость», как они будут вести себя, когда лишатся всего и шансы на выживание будут очень призрачными. Тот, кто предпримет попытку освободить своих из лагеря или хотя бы продержится неделю, уже считался прошедшим тест.
Наконец, это была вводная часть к другому, крайне неприятному курсу — он назывался «сопротивление». Сопротивление означало сопротивление в плену, выработка методов уклонения на допросах, умения терпеть боль и унижения. Финальной точкой этого испытания должен был быть побег из лагеря, и те, кто мог его совершить, считались сдавшими с отличием.
Но никто не думал, что побег может быть и таким — на борту военного вертолета с руководством курсов, захваченным в заложники.