Отъявленные благодетели

Но с телками как-то проще. Телки все вдувабельны, на мой вкус. Это устройство щелки виновато. Собирали когда-нибудь конструктор лего? Есть для дебилов, а есть очень сложные, хрен соберешь. Когда собираешь сложный, в конце обязательно останется деталька, которую некуда всунуть. Ты ползаешь на коленях вокруг замка, например, и никак не можешь найти нужное место. Это страшно бесит. Сюда присобачишь – не то, туда – лажа, а вон туда вообще ни к селу, ни к городу. А если вдруг находишь, это прямо кайф, будто ты Усэйна Болта обогнал. Так вот. Член – это такая деталька. Совать не пересовать его, пока правильную щелку отыщешь. Поэтому для потрахушек, то есть для поиска, любая щелка годится. Суй, не снимая сапог. Если не твоя – иди дальше. Если твоя – разуйся. Развод, кстати, в эту концепцию тоже укладывается. Нашел ты, предположим, свою щелку. Встала деталька на место. Офигительный вышел замок. Но даже офигительные замки сносят к чертям, чтобы на их месте построить асьенду, хижину дяди Тома, избушку-на-курьих-ножках. Короче, нечто принципиально новое.

В машине мы с Ангелом снова сели на заднее сиденье. Я вообще не понимаю мужиков, которые садят подруг на заднее, а сами едут впереди. Они этим что пытаются показать? Гендер-шмендер? Я тут, нах, спереди, чё-как, лясим-трясим, а ты там сиди, сука, не кипишуй! Бред какой-то. Ну нету в мире кайфа слаще женщины. Офигительная женщина – это как бутылка офигительного коньяка, которую ты притащил на «синюю» хату и не выпускаешь из рук не потому, что какая-нибудь дрянь отопьет, а потому, что это самое красивое произведение в этом притоне. Не хочется просто из рук выпускать, понимаете? Хочется микосить, поглаживать, созерцать и улыбаться. А если не хочется, если «садись назад, а я спереди поеду», то нахера это вообще надо? Если вдуматься, социум, сука такая, отбирает у нас самый великий кайф в жизни. Ну, и биология еще. Дети, ипотека, ложная дихотомия «измена – верность», чувство вины, кусающее за хер. Я в такие игры не играю.

– Олег?

– Что?

– У тебя сейчас такой вид был…

– Какой?

– Будто ты собираешься на штурм Измаила. Ты часто задумываешься, но никогда не говоришь о чем. Иногда меня пугает твое красноречивое молчание.

Ангел говорила тихо, почти шептала. Она сняла ботинки и закинула ноги на сиденье. Сева сказал:

– Подъезжаем к Великому Новгороду.

Он вообще был притихшим после забегаловки. А я как бы слегка залипал, обожравшись пельменями и вполноса нюхая Ангела.

– Я думаю всякую херню, поэтому и не произношу ее вслух. Мне кажется, это и есть основа культуры.

– Умение молчать?

– Нет. Понимание, что не всякая мысль заслуживает звука.

– Люди, которые на нас нападают… Если они нападут в Петербурге?

– Отобьемся. Или не отобьемся. Это во многом зависит от того, что разузнал Фаня. Я позвоню ему попозже.

– Ты обещал рассказать о себе.

– Я…

– Нет, подожди. Если ты не готов рассказать правду, лучше ничего не рассказывай. Ложь я почувствую.

Я уставился сразу во все стороны. Завертелся как ужок на сковородке. Вселенная, возопил я, пошли какую-нибудь херню, чтобы отвлечь ее внимание! Детдом, спецназ этот клятый – она начнет меня жалеть, а жалость убивает любовь. Любовь – слишком шаткая конструкция, чтобы выдержать жалость. Вселенная молчала. Не совсем молчала, конечно, на горизонте справа я заметил развесистый вяз. Или не вяз. Развесистое дерево. Не березу, не дуб, не клен, не елку, не сосну, не эвкалипт. На этом мои познания в области деревьев заканчиваются. Нет, еще иву знаю, но это точно была не ива. Я затыкал пальцем в дерево и заорал:

– На обочину, Сева. Это оно!

Сева был деловит – съехал на обочину, развернулся и спросил:

– Кто – оно?

– Не кто, а что. Дерево Кутузова. Неподалеку от этого места было его поместье. Перед своим назначением на пост главнокомандующего российской армией он пришел сюда, поклонился древнему вязу в пояс, зарыл под ним повязку и пообещал Господу Богу освободить Отечество от французского ига. И, как тебе известно, освободил. Мало кто знает эту историю. Мне ее рассказал пермский историк Андрей Зиновьев. Большой специалист архивного дела, между прочим. Пойдемте. Надо поклониться могучему вязу. Постоять в тишине.

Кажется, Ангел меня раскусила. Во всяком случае, ее брови называли меня мудозвоном. А Сева ничего, заглотил. Фамилии историков добавляют лжи правдоподобия. А ведь Хомяков черт-те когда задался совершенно правильным вопросом: «Истина от авторитета или авторитет от истины?» Хорошо, что Сева им никогда не задавался, а то послали бы меня вдвоем с Ангелом и поехали домой.