Отъявленный плут

Элина становится апатичной ко всему, она приходитъ въ школу неумытой, забываетъ дома книги. Находясь постоянно подъ подозрніемъ, вчно преслдуемая наблюдающими и испытующими взорами, она пріобртаетъ привычку прятаться отъ глазъ учительницы и вообще избгаетъ смотрть людямъ прямо въ глаза. У ней мало-помалу является тотъ непріятный взглядъ исподлобья, который придаетъ ей трусливый и жалкій видъ. Когда, наконецъ, наступаетъ день ея конфирмаціи, пасторъ пишетъ ей въ назиданіе на заглавномъ лист ея молитвенника изреченіе, въ которомъ упоминаетъ объ извстной заповди, и вс люди размышляютъ надъ этимъ изреченіемъ и надъ ея прошлымъ. Тогда она уходитъ изъ церкви и покидаетъ свою каморку. Солнце озаряетъ золотистымъ блескомъ городъ, люди снуютъ по улицамъ съ цвтами въ петлиц,- и она сама детъ на прогулку за городъ — въ экипаж… И вотъ сегодня ночью я ее опять встртилъ. Она живетъ вонъ тамъ внизу. Она стояла подъ какими-то воротами и шопотомъ заговорила со мной. Я не могъ ошибиться. Я сейчасъ же узналъ ея голосъ и узналъ красный рубецъ на подбородк. Но, великій Боже, до чего она выросла и пополнла!

— Пойдемъ со мной, это я! — сказала она.

— Да, и я тотъ же, — отвтилъ я, — но какъ ты выросла, Элина!

— Выросла? Это что еще за глуности? У меня нтъ времени для пустой болтовни. Если же мы хочешь подняться ко мн, такъ незачмъ здсь стоять и только отпугивать другихъ и мшать. Я назвалъ ей мое имя, напомнилъ ей о заднемъ двор, о маленькой Ганн, обо всемъ, что я зналъ.

— Пойдемъ къ вамъ и поболтаемъ немного обо всемъ этомъ, — сказалъ я.

Когда мы пришли къ ней, она спросила, угощу ли я ее какой-нибудь выпивкой. Да, вотъ какой она стала!

— Подумайте-ка, будь тутъ маленькая Ганна, мы могли бы, какъ бывало, посидть втроемъ и болтать о разныхъ разностяхъ.

— Ну, что вы за вздоръ городите, — возразила она съ рзкимъ смхомъ. — Кажется, вы опять впадаете въ дтство.

— А вы разв никогда не думаете о Ганн?

Она, взбшенная, плюнула на полъ.

— Ганна и вчно Ганна! Неужели же я воображаю, что она еще дитя? Все, что касается Ганны, осталось далеко позади, и какая же это, въ сущности, пустая болтовня! Не велть ли принести выпить чего-нибудь?

— О, да, конечно!

Она сейчасъ же встала и вышла. Рядомъ изъ сосднихъ комнатъ доносились ко мн голоса, хлопанье пробокъ, ругань, слабые заглушенные крики. Двери открывались и съ шумомъ захлопывались; по временамъ кто-то выходилъ въ коридоръ, громко звалъ прислугу и отдавалъ какія-то приказанія.

Элина вернулась. Она хотла непремнно сидть у меня на колняхъ и закурила папироску.

— Отчего я не могу сидть у тебя на колняхъ? — спросила она.

— Какъ давно вы здсь?

— Не знаю хорошенько, да и не все ли равно? Prosit!

Мы выпили. Она стала напвать совсмъ безъ голоса мелодію какой-то идіотски-нелпой шансонетки, слышанную ею въ какомъ-нибудь загородномъ кабачк.

— Гд вы этому научились, Элина?

— Въ Тиволи.

— Вы тамъ часто бываете?

— Да, когда у меня есть деньги; но теперь у меня ихъ почти никогда не бываетъ. А хозяйка непремнно требуетъ денегъ. Она вдь отбираетъ у насъ большую часть, такъ что намъ ничего почти не остается. Не можешь ли ты мн дать немного денегъ?

Къ счастью, у меня еще были деньги, и я ей далъ. Она взяла, не поблагодаривъ даже, не выказавъ ни малйшаго удовольствія, хотя, быть можетъ, внутренно и испытывала нкоторую радость при вид такого количества денегъ. Она потребовала, чтобы я заказалъ еще бутылку вина. Ей хотлось позвать товарокъ и угостить ихъ виномъ.

И эти товарки пришли. У нихъ у всхъ были туго накрахмаленныя юбки, которыя шуршали при малйшемъ движеніи, обнаженныя руки и короткіе завитые волосы. Элина представила имъ меня — она еще помнила мое имя. Она принялась имъ разсказывать высокомрнымъ тономъ, что я ей далъ массу денегъ, что я ея добрый старый другъ, и она можетъ у меня брать денегъ, сколько ей угодно.

И это всегда такъ было.

Товарки пили и становились все веселе, состязались въ произношеніи самыхъ недвусмыеленныхъ двусмысленностей и разсказывали другъ про друга разныя вещи. Элина вдругъ принялась ревновать меня къ нимъ и, когда я начиналъ говорить съ другой женщиной, она хмурилась и капризничала. Но я нарочно говорилъ съ другими, чтобы заставить Элину высказаться, такъ какъ я хотлъ поглубже заглянуть въ ея душевный міръ, Но я не достигъ цли. Напротивъ, она съ презрительнымъ видомъ откинула назадъ голову, совсмъ замолчала и чмъ-то занялась.

А въ конц концовъ она взяла шляпу и кофточку, какъ бы собираясь уйти.

— Какъ, вы хотите уйти? — спросилъ я.

Она ничего не отвтила, только стала напвать съ серьезнымъ видомъ какую-то мелодію и, наконецъ, надла шляпу. Затмъ она вдругъ открыла дверь, ведущую въ коридоръ, и крикнула: „Гина!"

Это была ея мать. И та пришла, тяжело ступая, слегка волоча ноги въ большихъ истоптанныхъ туфляхъ. Она постучалась въ дверь, вошла и остановилась у порога.

— Сколько разъ говорила я теб, чтобы ты каждый день вытирала пыль съ комода! — произнесла Элина рзкимъ тономъ. — Какое свинство! Смотри, не заставляй меня повторять моихъ приказаній, — понимаешь? И фотографіи надъ комодомъ обметать тоже каждый день.