Отказ не принимается (СИ)

Таращась на меня, как на готовую взорваться бомбу, Виктор снимает свои дорогие итальянские ботинки. Я полгода назад работала в обувном бутике, поэтому на глаз могу определить, сколько они стоят. В жизни бы такие не купила. Они предназначены для людей, которые ездят только на машинах. Наши прекрасные реагенты на дорогах не оставят от этой роскоши ничего.

И тут увидев, что Воронцов надвигает гостевые тапки, я осознаю, что своим приказом как бы дала добро на его гостевание.

Мне становится кисло.

Да еще и Тимошка, досмотрев свои мульты, нарисовывается в коридоре:

– Виктор Андреевич! А мы к вам в гости поедем когда? – сама непосредственность!

– Как только твоя мама разрешит, – не моргнув глазом, подставляет меня Виктор.

С возмущением смотрю на этого наглеца.

– Мам, я себя буду хорошо вести! – тут же начинает торговлю еще один с чайными глазами.

Одна порода. Кошмар.

– Ты сосиску доел? – строго спрашиваю я, и ребенок тут же уносится на кухню.

Я так понимаю, сосисон все еще чахнет на тарелке.

– А можно мне сосиску? – вдруг просит Воронцов. – Тысячу лет не ел.

Господи, на своих стейках совсем одичал. Может, мне его еще пожалеть?

Думаю, Екатерина сварила бы ему килограмм.

– Руки мойте, потом за стол, – ворчу я.

Виктор не теряется, топает в ванную в тапках, которые ему малы. Я слышу, как шумит вода, и закрываю лицо руками.

Как это опять произошло? Что за день? И Воронцов еще со своей сосиской…

Вздохнув, двигаю на пищеблок.

Тимка уже залил несчастный продукт кетчупом так, что его не видно, и тыкает в него вилкой.

Это дурдом, понимаю я, когда Виктор опускается на свободную табуретку, и мне кажется, что кухня у нас не шесть с половиной метров, а только полтора, потому что его колени просто везде.

– Вареную или из микроволновки? – сурово спрашиваю я, не желая при Тимошке выяснять отношения. Дети слишком быстро все схватывают. Приходил к нам в прошлом месяце сантехник, и Тимка, вертевшийся вокруг дядьки, нахватался крепких словечек. А потом воспитательница из садика, помявшись, сказала, что он их употребил. К месту.

– Как ему, – Воронцов показывает на накрошенную сосиску в тарелке Тима.

Ставлю варить.

– Мам, я съел, – детёныш показывает мне горку из кетчупа, которой он прикрыл недоеденное. – Теперь поедем?

– А игрушки ты собрал?

Вжух. И нет ребенка. Сейчас насует все под кровать.

Выкладываю сосиски на тарелку и ставлю перед Виктором. Пододвигаю к нему блюдце с огурцами.

В отличие от Тимошки Воронцов сглатывает нехитрое блюдо в один момент.

– Рассказывай, – требует он опять.

– Я не знаю, что рассказывать, – пожимаю я плечами. – Вчера мне позвонила какая-то женщина, ругалась, оскорбляла, угрожала, что если я с вами буду продолжать общаться, то мне стоит пенять потом на себя. А сегодня я получила эту посылку.

Всколыхнувшиеся неприятные воспоминания заставляют меня ежиться. Я обхватываю себя руками и отворачиваюсь к окну.

– Ты поэтому отказалась от денег? – Виктор возвращается к теме, которую я надеялась больше не поднимать.

– Я отказалась, потому что мне эти деньги не нужны.

– Худо-бедно я могу представить, почему ты их вернула, но должность тут причем? – продолжает допрос Воронцов.

Снова оборачиваюсь к нему:

– Мне от вас нужно только одно. Уберите от меня эту женщину, и сделайте так, чтобы никто из вашего окружения меня не беспокоил. Включая вас.

Отложив вилку, которую до сих пор вертел в руках, Виктор складывает руки на груди:

– Я, разумеется, решу вопрос с Ириной, – говорит он с расстановкой, и мне становится еще более неприятно от того, что я угадала. – А вот насчет меня… Я своих решений не меняю.

– Мы с вами договаривались, что после недели с Тиль, наши контакты прекратятся, – напоминаю я. – Первое слово дороже второго.

Опять смотрит на меня насмешливо.

Да, фраза детская, но и он ведет себя, как капризный ребенок. Подайте мне Барби, и хоть ты тресни.

– Варя, это так не работает.

– А как? Как мне достучаться до вас? – всплескиваю я руками.

– Я не знаю. Честно, мне даже не интересно на эту тему размышлять. Интересно мне, Варя, совсем другое. Чтобы ты лежала подо мной, чтобы волосы твои ведьминские путались в пальцах, а ты стонала…

– Замолчите! – шиплю я, покрываясь красными пятнами. – У вас для этого есть Ирина!

– Ревнуешь все-таки? – ухмыляется Воронцов так, что мне хочется брызнуть ему кетчупом на белоснежный джемпер. – Это другое, Тронь…

– Что? – у меня дар речи пропадает.

А Виктор вдруг резко выбрасывает руку вперед, хватает меня за запястье и дергает на себя, заставляя упасть к нему на колени. Прежде чем я успеваю вырваться их хватки, он прижимается горячими губами к моим. Язык не распускает, а вот руки…

– Думаешь, я не понял, что ты со мной не расслабилась? – бормочет Воронцов мне на ухо, прокладывая дорожку из поцелуев к шее. – Я тебя изучу, я сделаю так, что никто больше нужен не будет…

Обжигающие ладони уже под домашней кофточкой. Одна гладит спину, другая накрывает грудь.

Минутная растерянность обходится мне дорого: соски позорно быстро реагируют на этого мужчину, сердце пускается в сумасшедшую скачку, а в животе растет теплый и тяжелый шар.