– Тогда я вызову полицию, – отзываюсь я, но и сама-то слышу себя с трудом, а уж Виктору на лестничной клетке в таком ударном сопровождении и подавно неслышно.
– Варвара, нам надо поговорить!
Кажется, я уже наговорилась с Воронцовым до конца жизни.
Слышу, как в подъезде ругается соседка сверху:
– Молодой человек, если вы не прекратите буянить, я спущу на вас собаку!
Я представляю, как Виктора со страху обоссывает грозный той-терьер из породы волкодавов. У меня вырывается нервный смешок.
– Тронь! У тебя есть шанс насладиться моим унижением, не упусти! – рычит из-за двери неугомонный Воронцов.
Очень хочется ответить, что это только он наслаждается чужим унижением, но, во-первых, Виктор меня все равно не услышит, а во-вторых, мне становится любопытно.
Что именно считает Виктор унижением.
Но я бы не открыла ему все равно, если бы не стечение обстоятельств.
Точнее, двух факторов.
Первым становится голос другой соседки, пытающейся призвать Воронцова к порядку. У нее грудничок спит, и она пытается урезонить буйного товарища, чтобы она могла уложить ребенка.
А вторым – осознание, что скоро, мама приведет Тимку из садика, а с Виктора действительно станется торчать под дверью до победного.
Потянув еще пару минут в надежде, что Воронцову все-таки наскучит ломиться туда, где его никто не ждет, я все же открываю дверь.
Взъерошенный Виктор внедряется в прихожую быстрее, чем я успеваю сказать ему, что разговаривать я с ним не готова. Видимо, стоит завести цепочку на двери.
– Варя… – с горящими глазами он протягивает ко мне руки.
С неожиданной для своего разбитого состояния ловкостью я уворачиваюсь.
– Не трогайте меня, – выдавливаю я сиплым шепотом.
Воронцов хмурится:
– Ты заболела? – и снова тянется ко мне.
Отшатываюсь. Да что ж он с руками сладить не может!
– Это вас не касается, – хриплю я. – Но да, я плохо себя чувствую. Не надо усугублять мое состояние…
Виктор мрачнеет.
– Варя, я идиот, – признается он в том, о чем я и так знаю. – Прости меня…
Новая волна гнева поднимается во мне.
– Извинения вы считаете унижением, да, Виктор Андреевич? – язвлю я, если так можно назвать мое шипение. – Они не приняты. Всего недоброго.
Я указываю ему на дверь.
– Варя, выслушай…
Теперь я должна его слушать?
Складываю руки на груди, всем своим видом демонстрируя, что мне не интересны разговоры с ним.
Но от следующей фразы в груди все обрывается, и меня бросает в пот.
– Я тебя не уволю. И ты останешься со мной. Варя, нам
Глава 61
Мне хочется малодушно упасть в обморок.
– Все знаете? Отлично вам в дневник поставит моя соседка с собакой. Она как раз работает в школе.
– Варя, мне не нравится, как ты выглядишь, – продолжает хмуриться Воронцов. – Ты бледная и хрипишь.
– А мне не нравитесь вы у меня в квартире, но все коту масленица, правда? – огрызаюсь я, лихорадочно просчитывая в голове, мог ли Виктор узнать, что Тимка сын его брата.
– Варь, не надо так. Я…
– То есть вам меня шлюхой называть можно, а мне вам не радоваться – нет? – изумляюсь я такой наглости.
– Я такого не говорил.
– Но вели себя соответствующе. А теперь «прости-извини», дай обниму, и я должна утереться? – завожусь я.
– Варь, я уже признал, что идиот. Я не хотел…
Но меня уже несет. От гнева и от страха сразу.
– Не хотел, но сделал. Поступки говорят, сами за себя.
Теперь вскипает Воронцов непонятно с чего.
– Да вот на поступки ты ни хрена не смотришь! Тебе слова нужны! И я пытаюсь их сказать, но ты уперлась, как баран! Варя! Дай договорить, прежде чем казнить!
Отворачиваюсь от него.
Он еще и орет.
Ну если, верить Екатерине, то кричит Виктор, когда нервничает.
Это хорошо. Ему полезно. Отольются кошке мышкины слезки.
– Я не хотел говорить гадости, Варя. И я так о тебе не думаю, – сбавив тон продолжает Воронцов, обращаясь к моему профилю. – Я просто реально идиот. Ты такая милая была с Демидом, а от меня шарахалась, мне стало так хуево, когда я представил, что ты выберешь не меня, что мне захотелось удержать тебя любой ценой.
Психанув, я разворачиваюсь опять к Виктору.
Действительно идиот.
А еще бизнесмен.
– И решили купить? Разве это не предполагает, что я уйду, как только предложат больше? – поджимаю я губы.
– У меня много бабок, – мучительная судорога искажает его лицо. – Я бы боролся до последнего. И я помню твои слова, что с таким, как я, ты не будешь…
Надо же. Я думала, что его не задела… А они ему покоя не дают.
Тяжело вздохнув, Воронцов продолжает:
– Я поступил, как скотина, но я просто ревнивый идиот. Я могу держать себя в руках, Варь. Если я буду знать, что ты моя…
Удивительно. Появляется, чтобы вроде как извиниться, и вот уже незаметно мы переходим к требованиям.
– Не слишком ли много вы хотите, Виктор Андреевич? – почти совсем беззвучно вопрошаю я, потому что воспаленное горло от нагрузки почти отказывается работать. – Может, вам просто завести рабыню. Очень подходящая должность. Именно с нее нельзя уволиться. А я свободный человек. И я очень хочу от вас освободиться. У меня перед вами нет никаких обязательств.
Воронцов засовывает руки в карманы пальто.