Отказ не принимается (СИ)

Вот так лучше, а то только тянет свои лапы по поводу и без.

– У меня перед тобой есть. Варя… ты только не убивай меня сразу, ладно? – глухо просит Виктор, и я напрягаюсь.

Подобная просьба немного настораживает в любом контексте, а когда ее озвучивает Воронцов, мне хочется приголубить его сковородкой превентивно.

Он и так отличился, что Виктор еще выкинул?

– Я сорвался на тебя из-за того, что ты сказала, что я был первым, и я…

У меня снова немеют пальцы. Сглотнув, вслушиваюсь в сбивчивую речь Воронцова.

– Я не поверил. Меня задело, что это неправда. Я бы… Я разозлился. Очень. И натворил херни. Варь, я был не прав. Я знаю, что Тимка не твой сын.

Пульс бьет в ушах на критической скорости. Я почти глохну от шума крови в голове.

– И как вы об этом узнали, Виктор Андреевич? Сунули свой нос туда, куда вас не приглашали? – еле слышно проговариваю я.

Воронцов запускает пятерню в итак стоящие дыбом волосы.

– Я догадываюсь, что ты сейчас будешь… недовольна, – осторожно подбирает слова Виктор, а это значит, что я буду не просто недовольна, я взбешусь.

– Чистосердечное признание, ну и далее по тексту, – подталкиваю я его, чтобы уже понять, остался ли главный секрет секретом, а у самой коленки подгибаются. Родной там Тимка или нет, а он мой сын. Половинка моего сердца.

– Когда я немного… поронял вещи, – объясняет Виктор, а в переводе с Воронцовского на человеческий это означает «разнес все к чертовой матери», – Егор проявил инициативу. Он пробил тебя через «Лютик» и…

– Что? – не сразу я врубаюсь, о чем говорит товарищ. – Какой «Лютик»?

– У брата Егора есть друг, владелец детективного агентства, – Виктор смотрит прямо в лицо, не похоже, чтобы он чувствовал вину за то, что влез в частную жизнь постороннего человека. – Они проверили его свидетельство о рождении. И его мать не ты, а твоя погибшая сестра.

Пытливый и даже немного обвиняющий взгляд Воронцова впивается мне в лицо.

– Почему ты не сказала?

Мысли в голове, скачут, как блохи. Не похоже, что он знает, кто отец. Ну да. Если этот чертов «Лютик» ограничился свидетельством о рождении, то там в графе «Отец» стоит прочерк.

– А должна была? Мой ребенок не имеет к вам никакого отношения! И не стоит втираться к нему в доверие. Он не игрушка. Хотя о чем это я? Вы свою дочь используете, чтобы добиться своего…

Гнев вспыхивает в чайных глазах, заставляя их темнеть.

Да. Знаю. Не права. Тиль сама выбрала меня своей куклой, а Виктор просто не любит отказывать дочери. А уж то, что я и самому ему глянулась, это просто приятное совпадение. Воронцов хороший отец. Я знаю, что он с Эстель проводит почти все свое свободное время, но не только ему хочется задеть побольнее, когда самому хреново.

Вот и я. Бью в больную точку, потому что Виктор меня ранил, потому что заставил бояться, переживать, плакать.

И кажется, что Воронцов понимает истинную подоплеку моего выпада, поэтому удерживается от резкого ответа.

– Варя, это правда? – возвращает он нас к своему открытию. – Я был первым?

– Какое это имеет значение? Уходите. Вы облегчили душу, попросили прощения. Я вас не простила. Разговор окончен. Скоро сын придет из садика, и я не хочу, чтобы он вас видел.

Грубо. Даже очень. А для меня, привыкшей быть вежливой и тактичной, и совсем запредельное хамство.

Но Виктор только шире расставляет свои длинные ноги.

– Имеет, – желваки играют на побелевших скулах. – Я, наверное, был груб. Сделал больно…

О господи нет!

Я точно не хочу обсуждать с Воронцовым свои ощущения от первого секса.

– В рамках ожиданий, если вам так станет легче, – сухо отвечаю я. – А теперь уходите.

– Варя, я понимаю, что виноват. Я вижу, что ты не простила. Но я ничего не могу поделать с собой, ты понимаешь это? Ты мне все еще нужна. Я могу как-то искупить?

Я искренне надеюсь, что сейчас он не про очередные подарки.

Ну должен же Виктор быть хоть немного обучаем.

– Да, – соглашаюсь я. – Можете. Ускорить мое увольнение.

Карие глаза сужаются:

– Зачем? Чтобы ты вычеркнула меня из жизни так же легко, как ты поступила с моим номером в телефонной книжке? Чтобы ты была где-то там, где я тебя не вижу? Не могу с тобой поговорить, обнять, поцеловать, заняться с тобой сексом? Для этого?

– Да, – просто отвечаю я. – Я прошу вас уйти. Виктор Андреевич, беседа затянулась, а мне больно говорить.

И как это ни прискорбно, и в прямом, и в переносном смысле.

Из-за того, что все это время Воронцов стоит практически недвижимо, подавляя меня лишь своей аурой, я немного расслабляюсь, и поэтому стремительный шаг в мою сторону происходит для меня внезапно.

Шероховатая теплая ладонь ложится мне щеку.

– Ты горишь, – другой рукой он стягивает заколку-краб с моих волос, и слабая коса рассыпается на волнистые пряди. – Сейчас я уйду. Но я клянусь. Ты передумаешь.

– Опять будете пугать, заставлять, покупать, шантажировать? – усмехаюсь я.

Виктор кривится.

– Я сам виноват, что ты обо мне такого мнения. И мне это исправлять.

Легкий поцелуй в лоб. Видимо, я действительно температурю, его губы кажутся мне приятно прохладными.