Отказать Пигмалиону

Елена Семеновна ко всем этим событиям отнеслась спокойно: «Сегодня голос есть, а завтра его нет. Поэтому ты чаще занимайся музыкой с Сергеем Фомичом. Ну а пением… Если хочешь – ходи на пение, но не чаще чем раз в две недели. Уроки у этой Каринэ Давидовны недешевые. Сама знаешь, я – одна, мне не под силу все эти развлечения!» Аля только вздохнула – ей самой больше нравилось пение, а Сергей Фомич – преподаватель, конечно, хороший, но так лебезит, так сюсюкает с ней, что даже неловко. Да и долго они проходят одно и то же произведение. Она уже все без нот играет, а он все заставляет ее повторять и повторять. Зато на уроках усаживает ее рядом, а сам начинает играть и Чайковского, и Шопена… Можно подумать, музыке учится он, а не она. К тому же к концу урока стала приходить мать. Застав музицирующего преподавателя, Елена Семеновна садилась тихо в сторонке, слушала, а потом долго с ним разговаривала о сложностях воспитания взрослеющих дочерей. Але почему-то было неудобно слушать их разговоры, и она уходила в нотную библиотеку.

Занятия с Каринэ Давидовной были совсем другими. Там не пропадало ни минуты – распевка, упражнения для голоса, разучивание арий… Преподавательница в первую очередь рассказала Але об анатомическом строении гортани, связках, легких, обучила специальной дыхательной гимнастике и научила держать спину. Аля на этих уроках, глядя на себя в зеркало («Певец должен быть красивым, исполняя даже самые сложные партии!»), вдруг обнаружила, что у нее выразительные темные глаза, нежный румянец и великолепные волосы.

– Да, вы становитесь очень красивой, – улыбнулась Каринэ Давидовна, поймав внимательный взгляд своей ученицы, обращенный в зеркало, – старайтесь еще держать себя в руках по части диеты. Лишний вес – это бич певиц.

Аля лишнего веса не боялась – судя по всему, она пошла в мать – была очень худой, с удлиненными кистями и ступнями. Но если Елена Семеновна эти некоторые диспропорции неудачно выпячивала, то Аля как-то научилась подчеркивать их изящество. Оставалась только походка, на которую пеняла Каринэ Давидовна:

– Ты можешь себе представить Татьяну Ларину, которая косолапит? У тебя ведь не врожденный дефект, ты просто привыкла ходить так, небрежно, лениво. Постарайся исправиться.

С походкой Але было сложнее всего – она по-прежнему «тащила» ноги и косолапо ставила ступни.

Уклад жизни последних двух лет как нельзя лучше подходил Але, и была бы ее воля, она бы его не меняла. Внешне медлительная, молчаливая, полусонная, она к семнадцати годам превратилась в отлично образованную, с устоявшимися взглядами девушку. Книги, которые она читала, восполняли одиночество и отсутствие душевной близости с матерью. Але не хватало внешней энергии, но это было и неудивительно – проявиться ей не позволяла материнская властность и обстоятельства жизни. Аля, не по годам сердобольная и понятливая, боялась доставить ей лишние волнения. «Может, это уж и не так важно – делать, что захочется? Может, важнее уступить?» – казалось, думала она, почти не сопротивляясь властной матери. Но только внешне Аля казалась инертной – всей ее не по-детски сдержанной жизнью закалялся характер, а упорные занятия и привычка к умственной самостоятельности способствовали росту внутреннего напряжения, которое должно было проявиться в нужный момент.

Пока же обучение в школе подходило к концу, занятия в Доме творчества таким образом тоже прекращались. Привычная схема неизбежно разрушилась бы, но Аля старалась об этом не думать. Мать же все чаще и чаще заводила речь о будущем:

– Надо выбрать училище. Лучше педагогическое, что на Новослободской. И ездить удобно, и знакомая там есть.

Аля отмалчивалась, а Елена Семеновна это подмечала и язвительно добавляла:

– Ты мне глаза тут обиженные не делай – я не могу вечно тянуть этот воз, здоровье не то. Отучишься, пойдешь работать и пой сколько твоей душе угодно.

Эти разговоры продолжались очень долго, а однажды Аля приметила, что педагог Сергей Фомич как-то странно на нее смотрит. В конце одного из занятий Сергей Фомич взял Алю за руку – она почувствовала сухость его ладони, и произнес:

– Алечка, я завтра опять буду у вас в гостях. Вы же будете вечером?

Она неловко вынула свою ладонь:

– Мне еще надо к Каринэ Давидовне заглянуть, она мне ноты обещала достать.

Сергей Фомич улыбнулся:

– Я вас дождусь. Думаю, Елена Семеновна возражать не будет.

Аля после этого урока вспомнила о том, что любой бы другой девушке семнадцати годов бросилось в глаза сразу же. Она вспомнила, как ее преподаватель краснел и смущенно кашлял при встрече, как на уроках с заметным стеснением поправлял ее длинные пальцы, лежащие на клавишах, она вспомнила, что каждое невольное или необходимое прикосновение к ней приводило Сергея Фомича в суетливое беспокойство. А еще Аля вспомнила, что мать все чаще и чаще упоминала о нем в домашних разговорах:

– Ты посмотри на Сергея Фомича, такой человек – и талантливый, и образованный, и неплохой заработок имеет. Учеников можно же не только в вашем Доме творчества вести, но и на дому обучать.

Или: