Отходняк после ящика водки

– И Пелевина не было тоже.

– Так на что я должен ответить?

– Вопрос такой: почему под твоим руководством выходят такие обзоры?

– Слава Богу, осталась сфера, которой не руководит никто.

– Да? А вот меня еще спросили: хочешь, чтоб твою книгу обозрел (тут мы снова упираемся в некрасивую проблему наличия в русском языке огромного количества недостаточных глаголов. – И.С.) такой-то?.. 700 долларов.

– Ну, могли попросить и больше.

– Причем половину агенты заберут… После того как вышла в свет работа Робски и Огородниковой, вопрос с литературой закрыт. Стартовый тираж 500 тысяч!

– А это кто пришел, кто такой?

– Это Дмитрий Петров, он 30 языков знает!

Григорьев (в телефон):

– Извини, не могу говорить – я присутствую на литературном обеде.

И он же, громко:

– Друзья, давайте не пускать пьянку на самотек!

Свинаренко:

– Кстати, о русской литературе: есть тут русские? Если есть, поднимите руку!

Некоторые подняли.

– Я считаю, что трех русских мало, – по квоте должен быть контрольный пакет у них.

– А ты чего примазываешься?

– Я? Я сказал – «у них». Я по русской квоте не могу, будучи украинцем. Если должны остаться два еврея, Грин не обсуждается, он автор вечера. Надо выбрать еще одного, который останется.

– Инородцы начинают сваливать! (Кто-то ушел.) Новоженов:

– Есть теория, что евреи – это русские. Народ книги – это евреи, а русские как раз самый читающий народ. И так далее.

Свинаренко:

– Ну да, и тема заветов Ленина. Вот Куприянов живет на «Заветах Ленина».

– Нет, мой поселок называется «Заветы Ильича».

– Вот Петров – русский, а почему руку не поднял?

Гринберг:

– Не вноси в нашу дискуссию элемент политнекорректности. Для меня нет ни эллина, ни иудея.

Свинаренко:

– Где-то я это уже слышал.

– Опять плагиат!

Гринберг:

– Я утверждаю, что в обществе, которое мы построим, не будет ни эллина, ни иудея.

Свинаренко:

– То есть в твоем обществе не будет евреев и греков. А остальные будут?

Новоженов:

– Был такой случай. Конферансье выходит и спрашивает: «Друзья, хотите, чтоб перед вами выступали евреи?» – «Нет, нет!» – «Концерт окончен».

– …Кремль похож на женский орган: неправильно лизнул – и ты в жопе.

– «…я от бабушки ушел, я от дедушки ушел и оставил за собой горы трупов». Это Колобок на НТВ.

И влетает чья-то фраза:

– Я не хочу рассольник.

Новоженов:

– Прекрасный рассказ есть у Валеры про отца – «Вельветовые штаны». Но я от чего хочу предостеречь? Все началось с твоих застольных устных рассказов, с этого все началось. Жечков сказал: «С тех пор как ты стал писать, с тобой стало неинтересно разговаривать».

Гринберг признается:

– Это правда.

Новоженов:

– Обладая таким жизненным опытом и такой наблюдательностью, как у Валеры, я б вообще писал только про еблю. Вот у него есть рассказ «Похороны в Риге»… Нет ничего сильней, чем пережитый опыт человеческий. Давайте выпьем за Валерия! – Кто-то пьет, кто-то продолжает слушать. – Я прочитал рассказ «Казино "Сон"» и расплакался – я был с похмелья, и это, видимо, тоже повлияло. Это при том, что я не Горький, который любил поплакать…

– Горький прочитал рассказ Бунина и так расчувствовался, что вышел к завтраку, забыв надеть вставную челюсть.

Гринберг:

– Я с трепетом и любовью отдаю в любимый журнал «Медведь» все свои тексты.

Куприянов:

– Можно мне сказать два слова как вице-президенту литобъединения «0,5», о котором мало кто знает? Мы создали его и стали собираться по поводам и без поводов. Наверное, каждый из нас мог бы претендовать на роль лидера и объединителя, но так получилось, что мы собираемся вокруг Гринберга. Правда, он стал тяготеть к Союзу писателей, к официальщине… Но я, прошедший этот путь, должен сказать: там темно и холодно.

Кох:

– Валера, не слушай его! Я был там, там тепло и уютно.

(Смех в зале.)

Свинаренко:

– Прошу принять к сведению опровержение бывшего вице-премьера: в Кремле тепло и сухо. Как в памперсе.

Кох:

– Так вот, Валера, не ходи туда!

Гринберг:

– Я тебе клянусь, что этого не будет. Как называлось то постановление – «За партийную литературу»?

– «О партийной литературе и партийности в литературе». Только не помню, кто написал. И про что, кстати, не помню. А название крепко вбили в голову на журфаке.

Меж тем за столом кто-то запел «Бригантина поднимает паруса». Несколько голосов подхватили. Поют нестройно и, к счастью, негромко.

Кох:

– Есть небесный Иерусалим и есть земной. Мы свою страну не просрали.

Свинаренко:

– А ты знаешь, как появился Третьяковский проезд?

Куприянов:

– Откуда мне знать? Я лимитчик.

– А я что, коренной, что ли, москвич? Но я тебе скажу: Третьяков купил кусок земли и построил там этот проезд, чтоб людям было удобней ездить. А наши современники эту красивую идею опошлили и устроили там паркинг для посетителей бутиков. Отвратительно.

Романова:

– Есть мужчина, с которым чувствуешь себя спокойно.

– Я зачехлил, – напомнил Гринберг, догадавшись, что это начало тоста в его адрес.

– Зачехлил в «Дюрекс», – пошутил кто-то.