Я шепчу:
–
Ина отпускает три сестринских шутки, их даже Ала не знает. Тогда я говорю:
– Слушай, ты меня удивила, когда тебе понравился вкус крови.
Ина смотрит на меня широко раскрытыми глазами и молчит. Включается ее голос:
– Ошибка программы.
Вот так, я знаю, что это не Ина.
– Бам, – говорит Ала.
Ей уже вшили микросхемы. Процедура оказалась куда проще натягивания оболочки в пятом классе. Она продолжалась пятнадцать минут, и потом еще час надо было спокойно полежать. Одну микросхему вшили под кожу на лбу, другую – над трицепсом.
– Я попросилась раньше, – говорит она. – Чего этой очереди ждать. Если хочешь, могу попросить, чтобы и тебя взяли.
– Может, я уже дождусь своей очереди. Возьми с собой Рокаса.
– Рокас к этому относится скорее негативно, чем позитивно.
Вот это новость!
– Он засомневался? А в чем там сомневаться?
– Вот и я так считаю. И потом, знаешь что? Если тебе не понравится, в любой момент сможешь ее вытащить.
– Не смогу.
– Ты совсем непросвещенная. – Ала улыбается. – Ничего страшного, система никого не преследует. Не понравится – вытащишь.
Конечно, так все говорят. Не понравится – вытащишь. Никакого принуждения. Только рекомендации. А потом оказывается, что никто даже не думает эти рекомендации нарушать. А тех, кто попытался, ласково и вежливо называют дефективными или больными.
– Ты же знаешь, что у Рокаса проблемы с равновесием?
– Угу, – говорю.
Мне и сказать больше нечего. Может, он боится, что его организм отторгнет микросхему, как случилось с Иной? Но ведь утрата равновесия, как и любое отмирание ощущения, – положительное и естественное изменение нетренированного тела.
– А он хочет его восстановить. Вернуть себе совершенное равновесие.
Что за чудеса? Зачем Рокасу совершенное равновесие? Что он собирается с ним делать? Только бы не проболтаться Але, как я себя чувствую в системе. И как себя чувствует Мантас. Мы – словно мухи в паутине, которых все равно съедят, но сначала все соки высосут.
– Ну вот. Я ему это и сказала.
– Что сказала?
– Что если у него такие желания, то нам не по пути.
Ала покупает билеты на японский искусственный пляж.
Как там она говорит? Не один, так другой? Она может выбирать из трехсот других Рокасов.
– Ты уже подумала? – спрашиваю у нее.
– О чем?
– О другом. О совершенном доноре для своих детей.
Она знает, что это шутка, но отвечает с самым серьезным видом:
– Ну конечно. В ту самую минуту, как мы расстались.
Мокрый.
Мокрый. Мы знаем, что у нас нет ощущений. Нет того, что было у предков.
Равновесия, например. Рокас зашатался, вылезая из душевой кабины. У Алы кружится голова, когда она смотрит на ветки деревьев.
Предки не придавали этому значения. Не придавали значения тому, как много у них есть. Они развивали технологии, стремились к тому, чтобы постепенно все стало таким, как теперь. Их ум был движущей силой. Это они постарались, чтобы мы создали такую систему, какую имеем.
Мантас не поверил бы, что я могу так поступить. Пробежав круг, я поискала камешек и – вот он, конец света, которого так боялись предки! – сунула его в рот.
И что?
А ничего.
Я ничего не почувствовала. На языке – все та же резиновая масса, никакого вкуса, никакой текстуры.
Выплевываю камешек.
Как мне от
Но и тогда…
Что с того?
Мантас все хуже себя чувствует и больше не хочет со мной встречаться. Вот и прекрасно, что не хочет, мне надо сосредоточиться, побыть одной. Хотя у меня намного реже кружится голова, когда мы с ним вместе, мне нравится быть одной. Те тысячи друзей – не в счет.
– Ты опять слишком часто отключаешься, – упрекает меня Ала. – Терапия тебе не помогает.
– Не тебе решать.
– Это звучит негативно.
– Мы с Рокасом испытывали микросхему, – рассказывает Ала. – Он видел у меня на стене, куда я перемещаюсь, что делаю. Траектория обозначается зелеными точками.
– Где ты перемещалась? По своей комнате? – не удержалась я.
Ала не замечает моей язвительности.
– Я обошла несколько магазинов, побывала в парке и в еще одном торговом центре. Потом на твоем стадионе и на других семи стадионах. Микросхема фиксирует каждое движение, температуру тела, частоту дыхания, количество гормонов в организме, кровяное давление.
– Хорошо еще, что она мысли не сканирует.
– Смейся-смейся, ведь и тебе скоро ее вошьют.
– Как ты выдержала?
– Что выдержала?
– Как ты не устала?
После такой беготни Ала должна была пыхтеть, как в стародавние времена выброшенный на берег кит.
– У меня же сегвей.
И правда. Я про него забыла, потому что сама им почти не пользуюсь, даже в магазин хожу пешком. С этой электрической штукой на колесах еще и не такое возможно.
Я почти жалею о ней. Хотя мы с Алой совсем разные, но мы с ней столько проболтали – больше, чем с любым из почти тысячи моих друзей. Если я отключусь, как Мантас, мы больше никогда не увидимся.
– А может, организм ее отторгнет.
– Не отторгнет. Микросхему создают для каждого в соответствии с его ДНК.
– Но ведь во время операции…