Отключай

Тосковать можно только по тому, с кем общался иначе, – по кому-то живому. Так говорят мама и Дана. Я чувствую, что тоскую по Ине и Мантасу. И по Дане. А по маме, как ни странно, нет. Но она сама виновата. Не проявляет желания со мной встретиться. Упрямо верит, что я изменюсь, и не хочет мне мешать.

Маме хорошо, она знает, что такое живое общение, однако мне такой возможности не дает. Не дает возможности видеться с ней чаще. С другой стороны, я не могу очень уж на нее сердиться. Если бы я была мамой, поступала бы так же. Сижу на дереве, считаю муравьев: один, два… И вдруг мне приходит в голову мысль. Я не хочу! Не хочу быть мамой в такой системе. Не хочу, чтобы на моего ребенка напялили такую оболочку, которую он не мог бы снять и только ломал бы голову над тем, как от нее отделаться.

Спускаюсь ниже, повисаю на ветке и спрыгиваю на землю. Ступне больно – видно, я на что-то накололась. Не знаю, можно ли сказать, что боль сильная, мне не с чем сравнивать, но я вскрикиваю.

* * *

Сними эту оболочку.

Сними. Сними.

Сними.

Мне теперь почти каждую ночь снятся сны. Снится, как Мантас меня упрашивает, вцепился в край моей куртки и тащит. Или мы держимся за руки, и он поднимает меня наверх, только во сне так и остается непонятным – куда. В конце концов мы валимся на траву и хохочем.

Сны у меня стали как у Даны.

– Я почти каждую ночь вижу сны, – говорю ему.

Он усмехается. Я уже понимаю, что Мантас меня дискриминирует. Избегает встречи со мной. Видно, из-за того, что чувствует себя другим, чем я. А я молчу о том, что он мне снится.

– Во сне я валялась на траве, как Дана, – говорю я ему. – Видишь, не так уж я от нее и отличаюсь.

– И ты спишь? – спрашивает он.

Я морщу лоб, но Мантас продолжает допытываться:

– Тебе хочется спать дольше?

– На час дольше.

Теперь я сплю уже по пять часов.

– Мама об этом знает?

Киваю.

– И что? – спрашивает он.

– Ничего, – говорю я.

И тут он говорит:

– Мама у тебя чудесная.

Мантаса трудно объективно оценивать, так я ему и говорю, и мы смеемся.

– Меня в парке уколола хвоинка, – вспоминаю я.

– Угм, – мычит он, явно не веря. – Хочешь меня утешить?

– Даже и не думаю. – Я начинаю сердиться. – Она бы мне ногу насквозь проткнула, если бы не оболочка.

– Да-да, как же, – язвит Мантас, – чем докажешь?

До чего же глупо с ним разговаривать!

– Хорошо, печальное божество, – отвечаю, стараясь сохранить дружеский тон. – Давай встретимся.

Опять я его умоляю. Только что хотела подразнить, а теперь уже не хочется.

– Хорошо, – соглашается он.

Но я знаю, что мы не встретимся.

– На дне рождения у Рокаса был один, который посоветовал ему все делать медленнее, – рассказываю я.

– Как это?

– А вот так.

– К чему ты об этом вспомнила?

– К тому, что ты не один такой, и можешь не комплексовать.

– Ага.

– Меня вырвало, когда я вылезла из ускорителя. Видно, он мне уже не подходит. И сны мне снятся, и…

– Правда затошнило?

– Затошнило? Я же сказала – меня вырвало.

Он молчит.

– Что с тобой? – спрашиваю я. – Ну, вырвало и вырвало. Это же не конец системы!

– А жаль. – Он развеселился.

Его голос за время разговора изменился несколько десятков раз. Или мне чудится, или я и правда начинаю слышать больше оттенков голоса. Раньше я столько не различала, если не поясняли символами.

– Не закрывайся, – говорю ему.

– Я и не закрываюсь.

– Приходи хотя бы к Дане.

– Я к ней и хожу. И не только к ней.

– Ты ходишь к Дане? Еще одна новость! Дана мне ничего не говорила.

– Я везде хожу. И бегаю. – Он хихикает.

И на стадионе бегает? И даже не предлагает бегать вместе?

Как же я по нему соскучилась!

Чуть было не сказала ему об этом. Но он все равно бы не поверил. Хотя кто знает.

– Может, ты виделась с Итрой? – Он не впервые об этом спрашивает.

– Нет, – говорю, Итры не оказалось у Ины в друзьях. – Вот теперь и видны ваши недостатки, вас и захочешь – не найдешь, – упрекаю я его.

Мантас снова улыбается и ничего не отвечает. Соскучилась я по нему, стосковалась. Провожу рукой по его лицу, но он ничего не чувствует, ха-ха, можешь гладить сколько хочешь.

– Эй, а я дотронулась до Даниной руки.

– Знаю, она мне сказала.

– Она тебе сказала? Так вы что – говорите обо мне? – удивляюсь я.

А он кивает:

– Ага, говорим.

Какой он интересный. Разговаривает обо мне, а встречаться не хочет. Может, лучше вообще все прекратить? Так и спрашиваю.

Немного помолчав, он отвечает:

– Не болтай глупостей. Ведь в системе все так общаются.

– Но с тобой мы начали по-другому.

– Да. Но мы и по телефону много разговариваем.

– Ты пытаешься вернуть меня в систему?

– Не знаю.

– Не знаю, не знаю, – передразниваю его. – Говори яснее!

– Не ори, – просит он.

– Не умрешь, я в экран ору.

Оба смеемся, только как-то раздраженно.

– Ты правда хочешь встретиться? – сомневается он.

Правда ли я хочу встретиться? Да я почти каждый день об этом прошу, что это с ним?

– У тебя же несколько сотен друзей, – напоминает он.

– Почти тысяча, – говорю я, а сама думаю: может, ему завидно? Хотя нет, не может быть. – Ты что, завидуешь мне?

Он мотает головой, потом – не могу поверить – вижу, что у него глаза покраснели.