Отключай

– Что произошло? – У меня мурашки бегут по телу.

– Тембр слишком сильно меняется, генерируются эмоции. У нас ведь нейтральный разговор, как тебе кажется?

– Что?

– Это ведь деловой разговор?

– Да.

– Ты чем-то обеспокоена?

– Нет.

– Знаешь, сколько раз у тебя изменился голос за время разговора?

И знать не хочу, как эти роботы или микросхемы фиксируют изменения моего голоса, удары сердца, в зависимости от этого устанавливая, нормальна ли я.

Потом она говорит:

– Когда одна проблема исчезает, чаще всего исчезают и другие.

Я молчу.

– Вшивание через десять дней. До того – стационар.

Я еле отпросилась. С большим трудом. Она, наверное, почувствовала, что перед ней сидит настоящая нарушительница системы. Когда я уходила, она еще сказала, что язык у меня красноватый. Слишком яркий. Сжимаю в горсти список лекарств и упаковку таблеток. Одну таблетку она меня заставила принять у нее на глазах.

Внизу меня ждет Мантас.

– Слава богу, – громко говорит он.

Впервые. В системе мы имени бога не упоминаем. Только блокноты.

– Слава богу, – повторяет он.

* * *

Во сне мы целуемся. Как ненормальные.

Странно, потому что, когда я не сплю, настроение совсем не то. Мозги гудят, как холодильник: «Опасность… опасность… надо что-то делать… делать». И поцелуй с Мантасом исчезает, едва я поднимаю голову с кресла.

Мама знает, что меня через десять дней прооперируют. Завтра мы с ней встречаемся. Ура. Наконец я ее уговорила. Может, и ей что-то заменили? Почему она так неспешно отзывается? Но лучше уж иметь родителей-полуроботов, чем никого. В самом деле? А как же Мантас? Как он, у которого никого нет, себя чувствует? Мы об этом не говорили. Мы много о чем не говорили.

Мне надо учиться концентрироваться дисперсно, на многих предметах одновременно. Сейчас я сосредоточена только на трех. Вшивание. Мама. Дана. Вшивание. Мама. Дана.

Стою у двери Даны. Ее и сегодня нет. Рита снова внимательно меня разглядывает. Это мое посещение, наверное, тоже дополнит мой анамнез. Подожду и приду снова. Дана, вернись. Вернись с памятью, такая, какая есть. Пинаю камешек. Сажусь на лавку и открываю блокнот. Там друзья играют в загадки. Кто отключен двадцать три часа в сутки? Улыбаюсь: все меня склоняют. Кто меняет глаза, будто хамелеон? Ала, Зита, Вита… Постой, постой, кто еще отключен двадцать три часа в сутки? Передо мной бежит список имен… Ого, даже несколько десятков имен. Как знать, может, среди них есть и тот, кто посоветовал новому Алиному Рокасу все делать медленнее.

Ничего не выйдет. Так я его не найду. И я не могу найти Итру. Вхожу в Инин аккаунт, вижу, что зеленый не горит. Не горит примерно с тех пор, как не стало Ины. Набираю имя и фамилию: Итра XXHHZX. Не найден.

Не найден.

Внезапно раздается шум, и передо мной как в сказке появляется Мантас. Вижу его в телефоне. Сидит в двухместном самолетике.

– Иди ты!.. – Я даже привстала.

Из-за таких воздух еще сильнее загрязнен. Хотя и объявлено, что лазерные лучи трудятся в несколько сотен раз эффективнее деревьев, которые мы уничтожили.

– Это мой.

– Твой?

– Сам построил.

– И куда ты на нем полетишь?

– Без тебя – никуда.

До чего литературно. Пытаюсь себе представить, как втиснусь рядом с ним в маленькую кабину. От этой мысли кожа начинает гореть, словно ошпаренная. Нет, не хочу там сидеть.

– Без Даны я не полечу.

– Там хватит места и для Даны, и для Итры.

Для Итры, которого мы не нашли. Для Даны, которая, возможно, потеряла память. Спаситель мира.

– Ты спасешь меня?

– Ты уже почти спаслась.

– Ага.

– Я серьезно. Ты спаслась уже тогда, когда мы встретились, ты как раз перед тем уничтожила Данины лекарства.

Он помнит? Он помнит все обо мне.

– Другими словами, – я строю рожу, – я уже тогда была ненормальная. Главное было это не скрывать.

Мы смеемся, потом он говорит:

– Приходи ко мне во двор.

– Ты сказал, чтобы я никогда к тебе не приходила.

– Я имею в виду – в гараж. У моего деда был зарегистрированный, легальный гараж. Если там порыться, можно много чего придумать.

– Ты же знаешь, я эти самолеты терпеть не могу.

Я и сегвеи терпеть не могу, они превратили людей в инвалидов с усохшими мышцами.

– Систему надо использовать. Как и терапию. Сама говорила.

– А что у тебя в квартире такое, что туда нельзя?

– Винни-Пух. Дед Мороз. Мадагаскарские пингвины. Все те, кто нездоровым образом воздействуют на воображение. Все наши растратчики времени.

Хорошо сидеть рядом с гаражом Мантаса. Но мы даже не взглянули на самолет в гараже. Мама мне кинула ссылку на мультфильм про Винни-Пуха.

– Смотри, – показываю Мантасу. – Я перекину тебе в телефон. – И даже не спрашиваю, хочет ли он этого.

Сидим на земле и смотрим на дурацкого медвежонка.

– Он милый, – говорю я.

– Ему бы только поесть, других забот нет.

– Он двигается больше, чем мы.

– Но все равно кругленький.

– У него есть друг, поросенок, которого он любит.

– Наверное, это самая большая потеря нашего времени, – говорит Мантас.

– Что?

– То, что мы не можем любить. Только в цифрах можем показать: лав ю, лав ю, лав ю – и сотни сердечек.